— Бабушка, — пробурчал отец, полез в шкаф и продолжил,
отгородившись от меня его дверцей. – У тебя могла быть и вторая
бабушка. Но она умерла. Мне было девятнадцать. Рак. Она заболела,
когда отец нас бросил. Потеряла интерес к жизни и начала чахнуть.
Ничего не помогло. Теперь Оля… Ты соображаешь, что натворил?
Снова пытается переложить вину на другого. Мой папа – мудак, да.
Как Анечка с ним управляется? Может, такого вытерпит только
женщин-робот? Не дожидаясь приглашения, я сел на стул, покрутил в
руках бутылку вина: «Каберне-Совиньон» урожая прошлого, 1992
года.
— За неделю рак не развился бы, — возразил я, — так что твой
уход совершенно ни при чем. Рак у нее как минимум пару месяцев.
Тебе не в чем себя винить.
А вот мне себя – есть в чем. Потому что, возможно, мое
появление, изменившиеся судьбы Наташки и Борьки вытеснили маму из
реальности, а если так, то вряд ли получится ей помочь, ведь я не
знаю, как выровнять покореженное мироздание. Или получится? Я
должен попытаться, и сделаю все возможное и невозможное.
Отец положил на стол двадцать тысяч крупными купюрами, покосился
на дверь.
— Десятку позже отдам. Сейчас реально нет. Зуб развалился,
делать пришлось. Платно.
Мне показалось, или в его голосе прозвучало… раскаянье?
Сочувствие? Почему нет – социопаты могут испытывать такие чувства,
если сами сталкивались с чем-то подобным. Сейчас он ощущал себя
мной – парнем, мама которого тяжело заболела, и ее нужно
спасать.
— Спасибо, па.
Вот уж не ожидал, что получится так просто. Все еще не веря в
свою удачу, я накрыл ладонью купюры, подвинул к себе, сунул в
карман ветровки, закрыл ее на молнию. Как иногда приятно ошибиться!
Я ведь ни на что не рассчитывал, когда шел сюда. Просто был
крохотный шанс.
— Вообще-то нужно около тысячи долларов – лечение плюс операция
в Москве, — признался я и решил уточнить еще кое-что, — эти деньги
– на первое время. Я собираюсь ездить в Москву торговать. У тебя
нет там знакомых, у которых можно было бы остановиться?
— Нет, — отрезал он. – Никого.
Неужели и правда не знает, что дед Шевкет в Москве? Или до сих
пор ненависть в нем сильнее здравого смысла? Выяснять я не стал – и
так папаша меня удивил, проявив себя как нормальный человек.
Вернулась Анечка с чайником и заварником, достала чашки из
шкафа, налила каждому. Я был набит едой под завязку, но из
вежливости выпил, рассказал, что мы с Наташкой сдали экзамены на
пятерки. Отец заметил стесанные костяшки. Анечка, побледнев, отвела
взгляд. Она что, в ментовке трупов не насмотрелась?