Максим вновь нагнулся и вспорол
перочинным ножиком ткань влажной штанины.
– Не дрейфь, приятель, – бодро сказал
он. – Тебе ли бояться порезов? Сейчас забинтуем, и станешь как
новенький. Точно тебе говорю. Тут и крови-то почти нет...
– Правда? – несмело улыбнулся
Ефрем.
– Правда, конечно. Ты просто
испугался, вот и ослаб. Сейчас замотаю.
Внезапно прямо над их головами в дом
ударил снаряд, и сверху посыпалась каменная крошка. На тротуар
поодаль упал кусок стены, подняв тучу белесой пыли; это заставило
друзей прижаться к земле. Не теряя времени, Максим разорвал ткань
на несколько полос и туго обмотал товарищу бедро, полностью скрыв
рану. Затем помог подняться, поддерживая за пояс, и всунул в
свободную руку Ефрема кусок железа.
– Нормально? Иди сам, а то мне тяжело
тебя держать. Да и опасно, вдруг патруль...
Ефрем заковылял рядом, но было видно,
с каким огромным трудом дается ему движение. На лице у него
выступила испарина, особенно заметная оттого, что оба лазутчика
были вымазаны в пыли.
– Ладно, ты подожди меня здесь,
понял? – внезапно сказал Максим. – Я быстро.
– Ты правда вернешься?
– Здесь же самая короткая дорога!
Лежи, пока рана не затянется.
– Она не успеет... Подожди, Макси. –
Ефрем опустился на брусчатку, едва не утянув приятеля за собой. Он
выглядел осунувшимся, словно разом повзрослевшим. – Ты должен
освободить меня. Иначе...
Максим отмахнулся и скользнул вдоль
стены здания, выбравшись на улицу. Здесь все так же никого не было,
но он знал, что в некоторых квартирах точно остались жители. Пусть
их совсем немного, но они обязательно найдутся – те, которым уже
неинтересно поучаствовать в настоящем сражении. Или те, которые
трясутся за свой скарб и боятся быть ограбленными: всякие пожилые
тетки и старики, случайно дожившие до тридцати. А вот у патрулей
сейчас другой работы полно, им надо добивать раненых, а на
мародеров уже не хватает сил. Вот тут-то и настает время таких
крутых пацанов, как Макси и Ефрем. Недаром учитель права, которого
даже коллеги за глаза называли Параграфом, на своих уроках не раз
говорил в обычной выспренней манере, сокрушенно качая головой:
“Оспорить справедливость королевских Уложений – значит ступить на
гибельный путь пренебрежения к Праву... – Все свои любимые слова он
произносил только с большой буквы, подняв глаза к потолку. –
Несправедливо короток земной путь преступившего Закон индивида”.
Да, кличка у него была самая подходящая, он и ходил-то сгорбившись,
словно нагруженный ворохом пыльных томов.