Он посмотрел на меня таким жалобным
взглядом. И даже одинокая слеза потекла вниз по бородатой щеке.
Ну вот свистит же, как дышит.
– Ты кому тут про детей заливать
решил, морда небритая?
Взгляд мужика вмиг сделался из
жалобного злым. Лицо оскалилось щербатой ухмылкой.
– Прав ты, ваше благородие, нету у
меня ни жены, ни детей.
Что-то кольнуло меня в бок. Я
опустил глаза и увидел, что этот бородатый хмырь, снова решил
пырнуть меня ножом.
Он держал правой рукой рукоять
какой-то заточки, лезвие которой было во мне. Где-то в левом боку,
между ребрами.
Вот ведь. Рубаху новую испортил. Мне
ее Дарина выдала. Нашла у Крапивина в каком-то гардеробе, пока за
мобилетом ходила.
А то моя прошлая сорочка уже
походила на мочалку, которую тузик таскал в зубах неделю. Вся в
грязи, крови, изодрана в лохмотья.
В такой бы меня точно к нотариусу не
пустили.
Конечно новая сорочка мне была чуть
великовата, но зато целая и чистая.
А этот бородатый ушлепок мне ее
продырявил уже в двух местах.
Эх, вот почему дар Хамелеона одежду
не чинит? Ведь мог бы после залечивания ран и дырки на ткани
залатать.
Да, надо будет это с ним обсудить,
как объявится из своего "восстановительного отпуска".
Мужик скалился, глядя мне в глаза,
продолжая сжимать рукоять самодельного ножика.
Я посмотрел на него, как на полного
идиота, и перехватил его руку за запястье.
Бородатый скривился от боли, а я
аккуратно вытянул из себя лезвие ножа, зажатого в его кулаке, давая
ране быстро затянуться. Надавил пальцами чуть сильнее и острая
заточка, выпав из его разжатой ладони, звякнула о мостовую.
– Пусти, ваше благородие! Пусти! –
извивался дважды покушавшийся на мою жизнь мужик.
Нет, сегодня явно не его день.
Я засунул в рот последний пирожок с
ливером и обыскал освободившейся рукой карманы этого ухаря. Мало
ли, вдруг у него еще какие-то сюрпризы для меня припасены.
Нет, никаких заточек больше у него
при себе не было. Только мелочь. Пол рубля копейками. Даже брать их
не стал. Не хватало еще дворянину у сирых и убогих мелочь по
карманам тырить.
А вот ножик его, я с мостовой
поднял. Повертел в руках, осматривая это чудо уголовного
ремесла.
Сделана заточка была из какого-то то
ли шила, то ли надфиля со спиленными краями. Достаточно длинное, с
ладонь, трехгранное лезвие, сужалось к концу и выглядело скорее как
стилет, чем стандартный кинжал. И от того казалось более прочным,
чем те армейские ножи, что я уже видел в этом мире.