— Так купи землицу да и дело с концом!
— Я американец, мне не продадут, нельзя. Вот и приходится
придумывать, как вывернуться. Артель же — нам всем выгода. Вам
жизнь без долгов, мне поставки продовольствия.
— Хм… а барин что скажет, его же землю арендуем? — продолжал
выискивать подводные камни Павел.
— Николай Карлович? Я говорил с ним, он мешать не будет, напротив,
если у нас получится, он такие артели у себя будет делать — своих
путейцев кормить.
С фон Мекком я действительно говорил про кооператив, как только
стало ясно, что земля вокруг Кузякино — его и племянника Владимира.
С последним, художником-любителем, я пару раз встречался в
Литературном кружке, а вот встречу с дядей мне организовал Собко,
который, кажется, лично знал всех железнодорожников в стране. Ну,
во всяком случае, председателя правления Московско-Казанской дороги
он знал точно. Николай Карлович был до кучи членом
Русско-Американской торговой палаты, так что мы сразу нашли общий
язык. Проектом его заинтересовал, особенно когда я намекнул, что
надо будет в случае успеха заменять конское поголовье в артели на
тяжеловозов, разведением которых он сильно увлекался.
Два штофа мы с мужиками таки усидели и даже, к неодобрению тетки,
закончили пением песен. Но до этого успели договорится о том, чтобы
к декабрьскому сходу, на котором опять должны переделить землю,
подговорить “годных” мужиков и выступить сообща. Главное было
сохранить замысел в тайне, чтобы не всполошить кулаков.
В общем — порешили к общему удовольствию.
После кузякинцев собрались и мы, под ворчание тетки что натащили
сапогами, неделю не отмыть, но после расчета, когда я к невеликой
сумме добавил сверху рубль, нас даже пригласили заезжать еще.
В Москве же меня ждало письмо от Эйнштейна, в котором Альберт
доложил об успехах и просил разрешения издавать мини-бюллетень с
нашими патентами для рассылки. Подумав, я отписал ему, что лучше в
каждое письмо потенциальным интересантам вкладывать
листовку-каталог — расходы вообще копеечные, а выхлоп может быть
очень неплохой, тем паче, что таких листовок можно вкладывать
несколько. Глядишь, кое-какие фирмы и поработают забесплатно нашими
агентами-распространителями — раздадут коллегам или знакомым.
Зима 1898
Щукин, с которым мы поддерживали контакт после знакомства в поезде
и даже пару-тройку раз обедали, прислал билет в театр. К нему
прилагалась записка, в которой Гриша меня прямо-таки заклинал
“непременно быть” и что в театре сада “Эрмитаж” нас ожидает некое
феерическое событие и вообще будет весь культурный бомонд
Первопрестольной. Так что несмотря на скепсис по отношению к
сценическому искусству вообще и тем более к таковому конца XIX
века, декабрьским вечером я отложил в сторону френч и обрядился в
цивильный костюм, скроенный более-менее по моим лекалам, то есть
несколько более удобный, чем прочие. Галстук, пальто, шапка — и в
путь, по выработавшейся привычке все перемещения внутри Садового
кольца я делал пешком. По дороге я вспоминал все, что знал о
современном театре и надо сказать, что знаний было мало. Где-то
краешком проскочила мысль, что как раз сейчас Станиславский создает
МХАТ, потом я все-таки сообразил, что прогремевший осенью в Москве
спектакль “Царь Федор Иоаннович” был как раз первым спектаклем
этого самого “академического”, то есть Художественный театр уже
существует. Странно, что Гриша не позвал меня туда — это был один
из столпов “культурного проекта”, за который рьяно взялось
продвинутое московское купечество. Впрочем, как оказалось, именно
туда он меня и позвал, на тумбах в саду висели афиши, на которых
было сообщено, что Московский Общедоступно-художественный театр
дает нынче премьеру пьесы Чехова “Чайка”, поставленную самолично
Немировичем-Данченко и Станиславским, заодно играющим роль
Тригорина. Среди прочих исполнителей были указаны Ольга Книппер,
это, насколько я помню, жена Чехова и некий Всеволод Мейерхольд —
неужто тот самый? Он же вроде помоложе или я что-то путаю?