Пленные дойчи уже привели в порядок центр и распределились по
окраинам. О прошедших боях уже не напоминают мёртвые тела, лужи
крови и засыпанные стеклом, обломками кирпичей и прочим
сопутствующим мусором улицы. Но выбитые окна, местами пострадавшие
от снарядов здания, пулевые щербины на стенах, следы от танковых
траков за несколько дней не исправишь. Танкисты и штурмовая пехота
не церемонятся и с городским ландшафтом. Прибудет строительная
часть, займётся.
Быстро образумившийся в кабинете майора литовец один из полутора
десятков из состава литовской полиции, организованной немцами.
Взятые на месте, не успевшие сорвать повязку с рукава, зато вовремя
поднявшие руки к небу. Конечно, кто-то успел спрятаться, кого-то
прибили мимоходом. Ясное дело, кто будет с врагом церемониться?
Самые упорные или самые тупые воевали рядом с немцами. Надеялись с
ними удрать в великую Германию? Так весь гарнизон тут и полёг.
Вместе с остатками дивизии «Тоттенкопф». Майор командирован из
11-ой армии, он и рассказывал, что та дивизия частично смогла
вырваться из окружения.
А что они могли сделать? Танки? Так тридцатьчетвёрки их
буквально растаптывали. Только хором они могли что-то сделать с
одним нашим танком. Крупнокалиберные зенитки ещё пяток на окраинах
сожгли. Потом их чайки поджарили и всё. Никаких шансов. Против лома
нет приёма.
Наши тоже кровушки пролили. Сам не видел, но говорят, что при
штурме южной части города половина штрафного батальона полегла. Как
раз они на эсэсовцев нарвались. Или эсэсовцы на них. Как
посмотреть…
– О, глядите, тащ старшлейтенант, – от мыслей отвлекает возглас
одного из бойцов.
Над разбитой витриной транспарантом крупная надпись
«Fotoatelier». Непорядок, что по-немецки, но со временем все всё
исправят.
У витрины со скорбным видом возится щуплый старикан лет за
полста. Короткая седая борода, курточка на жилетке, галоши на
вязаных носках.
Что-то заставляет остановиться. Настолько неясное, что назвать
это идеей не могу.
– Здравствуй, отец! Что, досталось твоему заведению?
– Гутен… ох, извиняйте! Здравствуйте, молодые люди. Могло быть и
хуже, но и так ничего хорошего…
Слово за слово, разговорились. Не совсем он дохлый старик, хотя
с возрастом угадал. Пятьдесят четыре года ему. Звать Тимофей
Илларионович Суходольский. Не поймёшь, то ли из поповских, то ли от
польской шляхты род ведёт.