А Герасим Евгеньевич говорить не хотел. Герасим Евстигнеевич
хотел Еремееву башку отрубить. Или с гораздо большим удовольствием,
он бы Еремеева на дыбе растягивал, за то, что тот иномирца упустил.
Но нельзя. Боярин много знает. Да и нет у царя ближе соратника. Они
с Ильёй Никитичем, можно сказать, повязаны одной верёвочкой. Одной
ниточкой переплетены. Одним узелком скручены…
– Тьфу ты! – Царь в сердцах плюнул в сторону. Ересь сплошная в
голову лезет. Ниточки, верёвочки, узелки…Это все лекарь виноват со
своей наукой муторной. Так и норовит в голову забраться.
Царский плевок сделал красивую дугу и приземлился прямо петуху
на голову. Петух как раз разгуливал рядом, одним глазом наблюдая за
своим куриным сопровождением.
– Ко-ко-ко-ко-ко… – Петя вздрогнул, тряхнул красным гребнем и с
недовольством покосился на царя.
– Совсем охренели…– Сделал вывод царь. – Ты посмотри, даже птица
мне тут характер показывает…Ну…Ответ-то будет или так разойдёмся?
Не солоно хлебавши?
Герасим Евстигнеевич, прозванный за добрый нрав Солнышком, о чем
именно сейчас он усиленно себе напоминал каждую минуту, повернулся
к Еремееву.
Выглядел боярин, прямо скажем, помятым. Один глаз заплыл, второй
нервно дергался. Борода, его гордость и мужское достоинство,
значительно поредела. А в некоторых местах даже утратила свою
величавость, но взамен приобрела проплешины и подпалины. При ходьбе
боярин подволакивал одну ногу и с трудом наступал на вторую.
Видать, и правда, беседа у них с Ягой не задалась.
– Царь-батюшка…– Еремеев, не долго думая, рухнул на колени,
прямо в грязь скотного двора, забрызгав при этом красные сафьяновые
сапоги Герасима, которые стояли неподалеку. – Не вели казнить, вели
слово молвить!
Боярин, справедливо опасаясь царского гнева, пополз к руке
самодержца, собираясь припасть к ней с верноподданическими
лобзаниями, но потом сообразил, на коленях стоять – маловато будет
в данной ситуации. Потому со всей дури еще и стукнулся пару раз
лбом о землю. Чтоб наверняка было видно степень его раскаяния.
– Ну, ясное дело… – Царь по-прежнему сидел, подставив лицо
солнышку, на советника своего не глядел. – С такой шапкой, из песца
сшитой, можно хоть о стену с разбегу башкой молотить. Беды не
произойдёт. Толстая она, шапка эта. Ни черта с твоей башкой не
случится.