– Кажется, жива, – услышала я бормотание за спиной. – Молчит, но
шевелится.
Я смотрела перед собой и все, что видела, это грубо сложенную
стену, по которой медленно двигался солнечный луч, пробивавшийся
через небольшое окно. Сначала он был у самого пола, но постепенно
пополз вверх, облизывал скользкие камни, поднимал в воздух
невесомые пылинки.
Я изо всех сил пыталась не обращать внимания на шныряющих мимо
мышей и крыс, лишь бы они ко мне близко не подходили. От
нестерпимой вони в доме к горлу подступала тошнота с позывами к
рвоте. Я помнила этот запах. Так пахла дохлая мышь, которую я нашла
на дне папиного сундука.
Помню, я тогда так громко орала, что на вопль тут же прибежали
родители и брат. Рейн тогда долго смеялся надо мной и называл
мышкой-трусишкой. При воспоминании о родных, сердце больно сжалось,
а к горлу подступил комок слез. Я расплакалась, громко всхлипывая и
размазывая слезы по щекам.
– Чего опять ревешь? – послышался недовольный голос Ойрин. –
Есть хочешь?
Едва на меня обращались эти сверлящие глаза, и сухой старческий
голос бросал мне отрывистый вопрос, я терялась и уже ничего не
соображала, чаще отмалчивалась, но в этот раз я кивнула.
Шея и спина затекли и почти не ощущались, от холода руки
занемели.
Протяжный скрип кресла возвестил, что старуха пошевелилась.
В комнате было сумрачно – наступал вечер, в дальнем конце горел
очаг, и в нем булькало варево, от которого шел ужасающий запах
тухлятины.
Ойрин шаркающей походкой подошла к моей клетке и опустила на пол
глиняную плошку с похлебкой.
От пара, который поднимался над посудиной, в носу нестерпимо
засвербело, а глаза заслезились от попыток сдержать чихание.
– На, ешь, – злобно рыкнула она, пододвигая ко мне плошку
клюкой. – Не ровен час, помрешь от голода. Смотритель за тебя с нас
спросит.
Переведя взгляд на миску, я заметила огромного таракана, который
сидел на краю и шевелил усами. С отвращением я оттолкнула посудину,
да так, что все содержимое оказалось на полу. Длинные пальцы
старухи с длинными загнутыми ногтями с желтоватым оттенком
вцепились в мое запястье.
– Я заставлю тебя есть, маленькая дрянь, даже если мне придется
силой вливать в тебя пойло, – прошипела Ойрин, замахнувшись на меня
своей клюкой.
Почувствовав, как горло стягивает холодная петля страха, я
забилась в ее руках, пытаясь вырваться.