— Хорошо. Извини. Но что это тогда за побег? Как ты останешься не у дел? Ты просто хочешь развеяться?
— Я хочу, чтобы ты отвезла меня в больницу. — снова отыскав свой телефон, я сжала его в руке и повернулась к Алёне. — Давиду хорошо досталось. Можно позвонить, но я хочу съездить туда лично.
— О боже, — простонала она. — Не говори мне, что ты одна из тех женщин, кто ради свободного члена забивает на всё и всех, включая собственного ребёнка. Я ведь могу помочь. Не только профессионально. Это дерьмо какое-то…
Меня захлестнула волна злости и раздражения, но разум был поразительно стоек и устойчив. Постороннему обывателю, даже такому, как Топольницкая, всё именно так и кажется. Без моих объяснений, дальнейших действий всё и будет так выглядеть — я забила на всё и всех.
— Я очень надеюсь, что мне есть кому помочь. — сохранив самообладание и хладнокровие, прошептала я.
Объяснив Алёне, в какую именно больницу мне нужно, я углубилась в содержимое своего телефона и, казалось, исчезла для целого мира минут на пять.
«Ну где же ты, папочка? Куда я переслала твой номер? Где сохранила?» — открывая один почтовый ящик за другим, меняя мессенджеры и пролистывая диалоги в соцсетях, мысленно выла я.
Мне кажется, у всех из нас были или есть проблемы с родителями. По своей глупости или излишней эмоциональности, каждый говорил им что-то отвратительно мерзкое. Каждый был в чём-то не понят… У меня было всё гораздо сложнее.
— Да наконец-то! — не сдержавшись, воскликнула я, найдя номер папы пятилетней давности.
Если бы ситуация располагала и у меня была бы возможность, я бы самому дьяволу позвонила, прося о помощи, не то что отцу! Пусть даже такому отцу, как мой.
— Ты чего?
— Ничего. — отмахнулась от Алёны.
Дыхание сбило в тот же момент, как раздался первый гудок. По спине роем пролетели ледяные мурашки, вызывая сокращение мышц и напряжение. Я вытянулась и застыла, держа телефон у уха и даже не дышала. Было так сильно страшно оттого, что мои мечты и ожидания могут вот-вот разрушиться, что пришлось себя заставлять не сбрасывать вызов.
— Да? — раздался его строгий голос. — Курочка моя, ты как?
Всё, все отложенные слёзы, невыплаканные, сдерживаемые, хлынули из меня потоком от одного вопроса отца. Вся выдержка и всё самообладание покинули меня в тот же момент. Вся злость и ненависть к этому человеку, к тому, кто должен был всегда меня оберегать и защищать, вставать на мою сторону, вне зависимости от обстоятельств, растворилась в таком забытом детском прозвище. В прозвище, в глупой кличке, которой меня дразнили в школе.