— Так сделай так, чтобы в твоем мире за ней снова пошли! —
фыркнул индеец, довольный тем, что смог вывести девушку из вроде бы
подкатывающей истерики. — Насколько я понимаю, братство в твоем
веке продолжает существовать?! Хоть чему-то я смог тебя научить? —
испытывающий взгляд темных глаз смутил девушку.
— Ты меня научил жить, Коннор. По-настоящему жить. И верить в
себя. Но в моем времени я ничего не значу. Никто со мной даже
говорить не станет. Там любой, по сравнению со мной, супермен, —
снова скисла послушница, и ассасин, раздраженно хлопнув по дереву
ладонью, покачал головой. — Не обижайся на меня, а? — жалобно
попросила Хизер. В груди снова защемило. — Прости меня,
Радунхагейду...
— Мне не за что тебя прощать, — могавк сердито уставился на
воду, но потом выражение лица неуловимо изменилось. — А кто такой
супермен? — удивленно спросил он.
Хизер рассмеялась и уткнулась макушкой в теплый бок наставника,
вдыхая непонятно когда ставший родным запах. Удивленно скосив на
девушку взгляд, Коннор осторожно приобнял ее за плечи, будто боялся
испугать.
— Это ты.
Другого ответа и существовать не могло: Коннор стал для нее тем
самым героем в плаще, только не в глупом трико, а во вполне
реальных бриджах. Он был тем отцом, которого в будущем никогда не
было рядом, даже в самые тяжелые моменты жизни. Он был братом,
другом и тем, кого хотелось видеть рядом всегда. И тем, кто мог
исчезнуть завтра навсегда. И было плевать, что он там себе сейчас о
ней думает.
Тяжелый подбородок лег на макушку девушки, тем самым без слов
говоря, что творится в голове его хозяина. В голове творилась буря.
Насколько же жестоко пошутила над ним судьба в очередной раз. И над
ней... Неправильно было что-либо говорить в этот момент, а тем
более — делать. Так будет лишь больнее. А если не сделать ничего,
то будешь жалеть, что не хватило храбрости просто поговорить или
сделать что-то очень глупое.
— Вот бараны, — проворчал Фолкнер, стоя у штурвала. — Упертые,
дурные бараны. Нет, чтобы как нормальные люди...
Примечание к части
*Эмигрант эпохи 70-х, навсегда покидающий пределы СССР, проходит
таможенный досмотр. Таможенник обращает внимание на попугая,
которого хозяин вывозит с собой на ПМЖ. «А сколько лет вашей
птичке?» — «Триста». — «Э-э, нет! Если ему триста лет, значит он
представляет историческую ценность для государства и вывозу не
подлежит». — «Но как же быть?!» — «Ну, вот если, к примеру,
чучелом, или хотя бы тушкой...»