Мартин? Это Борман что ли? В принципе похож. Кроме того, кто еще
будет ошиваться рядом с Гитлером, как не Борман? Борман был вторым
человеком в Рейхе после фюрера, это даже я знал.
Толстяк поклонился фюреру, бросил на меня насмешливый взгляд и
вышел. А мы с Гитлером остались одни.
Вот он — момент вершения истории! Но сказать проще, чем сделать.
Я честно говоря растерялся, мужество оставило меня, наступило
странное оцепенение.
Ну а что вы от меня хотите? Я сантехник, а не головорез. Я
никогда не убивал людей, всё больше менял резиновые прокладки в
сливных бачках. Да и легко сказать: убей Гитлера. Гитлера, как
символ абсолютного зла, убить легко. А поди убей живого человека,
вот этого обычного мужика в костюмчике, когда он сидит перед
тобой.
Фюрер тем временем поднялся с диванчика, прошелся по залу.
— Генрих, партайгеноссе, объясни мне, что с тобой
происходит?
Вот это хороший вопрос от Гитлера.
— А что со мной происходит, мой фюрер?
Гитлер печально уставился на меня. Как школьный учитель на
нерадивого ученика, который расстроил его, получив плохую
оценку.
Он ждал ответа, но я понятия не имел, что отвечать. Так что
решил сменить тему.
— Мой фюрер, разумно ли вам находится в рейхсканцелярии? А что,
если налетят русские или англичане?
Гитлер помрачнел еще больше.
— Я готов рисковать ради германского народа, Генрих. Затем я и
прибыл в Берлин. Народ должен видеть своего фюрера, хотя бы
несколько раз в год! Видеть вживую, а не в кинохронике! Слышать мой
голос и ощущать мою любовь. Ибо народ, оторванный от фюрера —
ничто. Есть Гитлер — есть Германия. Нет Гитлера — нет Германии! Так
что я не могу сидеть целый год в моем Волчьем Логове. Ты никогда не
понимал этого, Генрих. Ты никогда не был по-настоящему единым с
нашей нацией, ты всегда воротил нос и от народа, и от товарищей по
партии. И даже от своего фюрера! Национал-социалистические доктрины
были восприняты тобой не в полной мере!
А вот теперь я узнал «старого доброго» Гитлера, того, которого
видел на фотографиях и в фильмах. Фюрер за одну секунду
преобразился, взорвался, как граната. Теперь он уже не был похож на
клерка, а был скорее актером, блистающим на сцене. В его голосе
появились истеричные нотки, но эта истерика была тщательно
просчитанной. Ни одной лишней интонации, ни одного лишнего
движения. Гитлер завораживал. От него невозможно было отвести
взгляда, как невозможно отвести взгляд от макаки с гранатой. Ясно,
что он поехавший полностью, но неясно, что этот поехавший отчебучит
в следующую секунду.