Она заглянула в мою карточку, которую
держала в руках.
— Тебя рвало, Бодров?
Я не понял вопроса. И
переспросил.
— Что простите?
— Блевал, спрашиваю?
— А. Нет. То есть, я не знаю. Не
помню.
— Понятно.
— Анечка, можно вопрос?
— Кому, мне? — она неодобрительно
посмотрела на меня, и нахмурив брови коротко спросила, –
ну?
— Я вот еще не помню какой сейчас год,
не подскажете?
— Вот дают, гхм, — она возвела глаза
вверх к плафону лифта, и я увидел ее могучий второй подбородок. Не
жалеют себя медсестры в советских больницах, — год сейчас
восьмидесятый. Какой же еще? Головой что ли ударился?
– Спасибо, большое! — я постарался
добродушно улыбнуться, –вы просто
прелесть.
— Так уж и прелесть, знаю я вас всех.
У вас только одно на уме, — она зарделась, видимо не часто слышала
комплименты в свой адрес.
Уж не знаю, что имела в виду Анечка —
яточно и не помышлял ни о чем
таком.
Я решил с ней подружиться, на всякий
случай, мало ли как повернется жизнь. Мне может пригодиться
медсестра в городской больнице.
— Анна Сергеевна, вы не подумайте
плохого. Я из самых добрых побуждений. Пойдете меня за меня замуж,
когда я закончу школу и получу аттестат зрелости?
—Вот
дурной, — она зацокала языком, вытаскивая изхебэшного мешка комплект постельного белья и пижаму,
— пошли покажу тебе твою палату.
— Я это, можно мне спуститься
позвонить домой? Мои переживают.
— Вообще в это время нельзя. Режим.
Хождения запрещены, но если ты тихо…
— Я тихо.
— Знаешь, как по лестнице
дойти?
Я кивнул.
— Переодевайся, и чтобы тебя никто не
слышал и не видел. Под мою ответственность, а то выговор мне будет.
Понял?
Она завела меня в шестиместную палату
отделение первой хирургии и указала на кровать у окна. В палате не
горел свет, но освещения из коридора было достаточно для того,
чтобы видеть все внутри.
Четыре койки в палате пустовали. На
них лежали не застеленные матрасы и подушки. Анечка вручила мне
постель и полосатую бело-голубую пижаму. Она была ношеной с
потертостями на рукавах, но чистой.
— Курить только в туалете!Он в конце коридора. Подъем в 7-мь утра.
Ходячие завтракают на кухне. Носить не буду.
— А я и не курю. Про ходячих —
понял.
На шестой койке рядом со моей лежал
худой дед лет семидесяти со впалыми глазами. Он проснулся и
обернулся на голос Аннушки.
— Простите, — произнесла шепотом
медсестра, потом обернулась ко мне и спросила: — ты спортсмен что
ли?