Вот и с человеческой памятью так.
Что-то открылось, а потом вдруг такое вылезло, что и вспоминать не
захочешь. Вспомнилось, как та же Аллочка губки кривила, когда я ее
в кино приглашал. Намекала — дескать, в ресторан бы неплохо, а
потом можно и куда-то еще. Но на ресторан у меня денег не было, а
намеков я тоже не понял. М-да...
Значит, Серега, обиженный мною
охотник. Нет, все равно не припомню. Стоп. А если плясать от печки?
Из-за ружья он меня порезал... Обиженный, блин. Чем можно обидеть
охотника? А тем, что ружье это у него отобрать. А вот это-то я как
раз и мог сделать. Ну да, вполне себе мог. Скажем — получил человек
срок, а то и «административку», или он подозреваемый по уголовному
делу, то по закону огнестрельное оружие у него следует изымать. А
кто изымает? Правильно, участковый инспектор. Так, уже теплее. Но
пока еще не горячо, потому что ружей изъятых... Не скажу, что их
тысячи, даже не сотни, но какое-то количество наберется. И какое
ружье и когда изымал — тут я не вспомню. И, добро бы, коли изымал
только на своем участке, но в дежурные сутки приходилось выезжать и
по адресам.
Значит, где искать сведения об
изъятом ружье? А только в одном месте. И место это — разрешительная
система, или по-простому, между своими — «разрешиловка».
Некоторые граждане в запальчивости
считают, что в разрешительной системе работают боги. У богов тихие
голоса, склонность к занудству и вежливые манеры, но одно
упоминание о них заставляло дрожать поджилки многих строгих
начальников различных организаций, а чувствительных барышень из
множительных центров сразу отправляло в обморок. Ещё бы: охотничье
оружие, сдявы (сильно действующие ядовитые вещества), взрывчатка,
работа множительных центров и отдельных множительных аппаратов на
предприятиях — всё зависело от этих людей, как и ещё чёртова туча
непонятных простому милиционеру функций и полномочий. Для кого-то
они были даже страшнее Главлита, ведавшего вопросами цензуры. А как
же иначе: Главлит далеко, а разрешители с их броненосной
неуступчивостью — вот они. И ни за что не простят, если вдруг
обнаружат размножение не тех бумаг, которые надобны, а какой-нибудь
брошюрки с кулинарными рецептами, будь они неладны.
Вспомнилось, как читал однажды
данную мне только на одну ночь под страшное честное слово «никому
ни-ни» пачку замызганных листов папиросной бумаги с почти
неразличимым шрифтом (экземпляр, наверное, десятый) воспоминаний
Светланы Аллилуевой. При передаче материалов в воздухе витало
страшное слово «самиздат» и пахло нарушением закона. А как же
иначе, если в стране не только множительные аппараты, но и каждая
пишущая машинка подлежала строгому учёту и правильному
применению?