Что за фамильярность? — подумалось мне.
Но подумалось мне уже как-то вяло, и я начал понимать, что
засыпаю, потому что было в той бутылочке (и текло по той трубочке),
скорее всего, какое-то снотворное, чтобы спалось мне послаще, и
чтобы мои мозги, сотрясенные неизвестным мне грузовиком, поскорее
восстановились.
Она еще что-то говорила, но я опять перестал ее понимать, а
потом и сама палата слегка накренилась, но мебель никуда не
посунулась, и рыжая медсестра не потеряла равновесия. Она прошла по
наклоненному полу к покосившейся двери, и та кривым
параллелограммом захлопнулась в кривом проеме.
Сквозь действие наркотиков помнятся мне иные эпизоды, о которых
я вдруг вспоминаю только потом, через какое-то время. А, к слову,
через какое время я их вспоминаю, эти эпизоды?
Помню, например, докторский обход, когда, помимо прикрепленных
ко мне серого и невзрачного леворукого Сергея Андреевича и рыжей
Веры, заходили еще несколько людей. Все в белых одеждах. Помню
седого лохматого старика. Его брови были настолько вразлет и
настолько неухоженные, что про себя я его тут же окрестил
постаревшим Гришкой Мелеховым из Тихого Дона. Профессор и, похоже,
самый главный травматолог всей тутошней больницы.
У него за спиной стайка медицинских студентов, они семенили за
ним цепочкой, словно цыплята за тощей лохматой курицей.
Еще, спросонья от того же наркотика, помню высокого мужчину,
кучерявого с темными волосами — как-то само собой напросилось
красивое слово «брюнет», — в белом свитере и дорогих синих джинсах,
клешёных от колена. Или джинсы мне только показались расклешенными?
Я сам когда-то в таких ходил. В юности. Мода возвращается? Также
помню запах его одеколона.
С ним приходила полноватая женщина, присаживалась осторожненько
на стуле справа от меня, но ее лица я долго не мог разглядеть,
потому что она постоянно плакала и к губам прижимала пухленький
кулачок с белым носовым платочком. Ни мужчину, ни эту женщину я
раньше никогда не видел.
Помню ссутулившуюся старую женщину с деревянной шваброй и
тряпкой в руках – нянечка. В моей палате она появляется каждые два
часа… даже чаще, чем «очень медицинская» сестра Вера…
…и моет, моет, моет, моет…
Больше никто не заходил – это точно.
И что интересно, я могу вспомнить и зрительно воспроизвести узор
вышивки на оборке кофты плачущей женщины, помню толстое, словно
бочонок, обручальное кольцо на ее полноватом пальце, а рядом, на
среднем – перстень с красным камнем (рубин, по-моему, называется),
но – какой-то несуразно огромный и… на самом-то деле,
некрасивый.