Перед нами – никакой опасности. Все тот же неподвижный простор, разлегшийся внизу, вся та же слепая синяя пустота сверху. Красное зарево оставляет густые желтые следы на пляшущей от ветра траве. Брызнуло и на ее кожу, и на мои руки на ее груди, блеснуло в волосах. Все залилось светом до самого горизонта, словно и нет на свете ни одного черного пятна. Только дерево, закрывшись густой листвой, как ладонью, прятало за ней единственный клочок темноты. В тени огромного ствола, будто прижавшись к нему и прячась от живого света, стоял, накренившись, простой деревянный крест.
Он старчески клонился к земле. Доски, бывшие оградой, давно распались и лежали вокруг ствола, все черные от древесной гнили и заросшие свежей травой. Гвозди в досках упрямо торчали вверх и вместе с цветами тянули к небу свои шляпки, но солнце к ним не прикасалось. Только трава, вытянувшись на просторе во весь свой рост, покачивалась на ветру и, кренясь, припадала к древку креста на мгновение, но тут же отстранялась, как от испуга. Корни впивались в могилу.
Кто посадил его здесь? Вокруг не было ни одного другого дерева. Ни одной другой могилы, ни одного человека. Только мы трое.
Она шевельнулась под моими руками и, освободившись, двинулась к кресту, не отрывая от него глаз. Ветер снова подхватил ее волосы и игриво взметнул вверх, но, словно почувствовав, что ей не до него, тут же бросил их обратно на плечи, как обиженный мальчишка.
Голая женщина шагала к могиле на холме.
Я побрел за ней. Солнце блестело в ее рыжих волосах. Она вся превратилась в настороженного зверька, кралась тихо и осторожно. Ее белые ягодицы, мелькавшие в зелени – откуда это вдруг? – взволновали меня сильнее, чем когда-либо.
Время застыло.
Внутри меня поднялась горячая волна и толкнула меня вперед – догнать, прижать к себе, впиться…
Ее тело заслонило для меня и дерево, и простор, и все кресты на этом свете. На мгновение, лишь на мгновение я забыл обо всем, что могло существовать за пределами ее бедер. Ни смерти, ни прошлого. Только она и ее темная, солоноватая, сочная глубина, засасывающая меня. В эту секунду я бы взял ее где угодно, даже на могиле – никакой могилы для меня уже не существовало.
Вдруг она остановилась и, указав пальцем куда-то мимо дерева, вскрикнула:
– Лисенок! Смотри, лисенок!