Голос Ксении я бы назвал
«серебряным», прочным, холодным, дорогостоящим, вместе с тем
приятным на слух. Наверное, таким голосом ее мать, Мария
Скуратова-Бельская, управляла батюшкой, Годуновым.
— Я обидел тебя? – неожиданно для
Ксении спросил я.
В разговоре иногда нужно выводить
собеседника из равновесия, заставлять продумывать ответы, чтобы не
получать неудобные вопросы.
— Ты силой взял меня! – удивленно
отвечала Ксения, пытаясь поймать мой взгляд, как будто сможет
рассмотреть в глазах моих нечто…
А, может, и смогла бы рассмотреть
глаза – зеркало души, а душа у этого тела, что предстало перед
бывшей царевной, явно иная.
— А ты посмотри на то иначе, Ксения
Борисовна, - называя инокиню Ольгу по имени, даже по отчеству, я
намекал или даже прямо говорил, что уже склонен видеть ее не
монашкой. – Не будь ты подле меня, пусть и с насилием, так и убили
бы.
— Может лучше и смерть, но грех было
накладывать на себя руки, - с нотками обиженности, говорила
Годунова.
— Чадо в твоем чреве мое? Али
Мосальского? – задал я следующий шокирующий женщину вопрос
[некоторое время, до того, как стать наложницей Лжедмитрия Ксения
прожила в доме убийцы своего отца, Мосальского].
— Ты… ты… - закипала в негодовании
Ксения.
Я наблюдал за теми метаморфозами, что
проявлялись на лице… симпатичном, все же лице, Ксении. Вот она
негодует, силясь не оскорбить меня, или даже бросится с кулаками,
потом тяжело дышит, стараясь взять себя в руки. Через некоторое
время, все тем же серебряным голосом царевна, умевшая себя
контролировать, ответила:
— Тать и убийца Мосальский берег меня
для тебя. После, словно расписное блюдо, подарил. Ты знать о том
должен был. Отчего спрашиваешь то, что ведаешь сам? – вот и
ожидаемое сомнение в том, что я – это тот самый Димитрий, кого
Ксения знала ранее.
— Не думаешь ли ты, царевна, что есть
то, что и позабыть желаю? Как рыдал у тебя на коленях, как был
слаб, словно и не муж, как вел себя недостойно. Иной я нынче, -
отвечал я.
Про взаимоотношения бывшего хозяина
моего тела с Ксенией Борисовной было известно не так много. Даже
покойный Басманов, который, казалось, держал ту самую свечку, о
которой немало анекдотов осталось в моем времени, и то помнил лишь,
что часто Ксения плакала, кричала, когда я ее… Знал Петр Басманов,
что и я плакал, когда прибыла Марина Мнишек, но после увлекся уже
полячкой.