Выстрел должен был прозвучать на пике
возбуждения толпы и явить собой жирную точку в главном мероприятии
по формированию общественного мнения. Жертв всегда жалеют. Как
показывало послезнание, электорат проголосует за того, кто
подвергается нападению, на кого давят. Тут ситуация немного иная,
но прозвучали слова про неподсудность царской власти, а тут, вот
он, убивца.
Относительно моей персоны, люди, что
допущены на Лобное место, увидят, как Господь оградит государя от
смерти. Не должен никто понять, что пистоль, с которого и
производился выстрел, не был заряжен пулей.
Я ранее удивлялся и где-то и
посмеивался над людьми, которые пришли на общение с царем в шубах?
Сам был одет в царское платье, с брамами и Шапкой Мономаховой. А
под одеждой был еще и доспех, три шелковые рубахи. Так что, захоти
кто меня убить, то нужно стрелять только в голову. Учитывая тот
факт, что место, откуда шло общение с народом, находилось в метрах
тридцати-тридцати пяти от толпы, даже у опытного стрелка не было
шансов, если только не случайно, попасть в голову. В этом времени
понимание прицельной стрельбы сильно условным.
Пятрок выстрелил… два дюжих мужчины,
которые, скобы случайно, оказались рядом с ним, сразу же начали
избивать покусившегося на жизнь царя-императора. Потом толпа
разорвала жертву на куски, при том были и другие пострадавшие в
давке.
Даже в самые трагические моменты
могут случаться комические случаи. Два моих телохранителя, что
оказались ближе всего к «телу», одновременно рванули с места, чтобы
закрыть собой царя, и… стукнулись лбами. Теперь Еремей и Али ходят
с характерными шишками на лбу, прямо-таки гибрид человека с
единорогом.
И я решил рассказать об этой операции
без некоторых подробностей Скопину-Шуйскому.
— Так, что молчишь? – продолжал я
кричать на Михаила Васильевича.
Скопин-Шуйский стал на одно колено,
склонил голову и молчал. Выдержка у молодого дарования была на
удивление железная.
— Прости, государь, я высказал мысли
свои, в твоей власти лишить живота меня, - не подымая голову,
сказал Михаил.
— Садись! – спокойным тоном сказал я,
что прозвучало, на контрасте, слишком необычно и неожиданно.
Я улыбнулся. Все же удалось смутить
Скопина-Шуйского, который поднял голову и дал мне возможность
рассмотреть свои выпученные глаза.