Что же, будем считать, что это – следующий круг системы
безопасности, соблюдаем тишину и постоянную бдительность. Любые
ошибки исключать нужно сразу. В таком деле ставка больше, чем
жизнь, а неудача смертью не ограничится.
Еще через полчаса или чуть больше, я с Вороном в поводу, плетясь
шагом, добрались до воды. Засели в кустах. Тишина! Где же турки?
Выходной у них что ли?
Сейчас бы спецназ для эвакуации мне бы не помешал. Ау!
Солнце уже процентов на 90 диска скрылось за горизонтом.
Тускнели все яркие краски заката и надвигались сумерки. Видимость
стремительно ухудшалась. Как стемнело, то осторожно, едва сдерживая
рванувшуюся к воде лошадь, я вошел в реку и отдал поводья.
Весь дрожа от нетерпения, припал Ворон к прохладным струям,
время от времени глубоко, почти до глаз, с наслаждением окуная в
них свою морду. Наконец, утолив жажду, он весело поднял голову,
насторожил уши, внимательно покосился на расстилающуюся перед ним
водную поверхность и, потянув поводья, медленным, осторожным шагом
побрел, обнюхивая воду и пофыркивая, наперерез теченью.
Скоро стало глубоко и нам пришлось плыть. Чтобы мне не мешала
шашка, висящая на портупее, я снял ее и одел через голову Ворону на
шею. Раздеваться и снимать сапоги не стал, торопясь покинуть
негостеприимный турецкий берег. «На фиг тех татар, забодали
нахрен». В полк хочу!
Все как у Стивенсона: "Домой вернулся моряк, домой вернулся он с
моря, и охотник вернулся с холмов…"
Папаху свою я давно потерял, а письма от софийского эмиссара,
заложенные в потайной карман татарского чекменя, перелаживать не
стал. Нехай мокнут. Чтобы зверь бюрократии насытился, у меня и на
словах найдется, что доложить о планах наших болгарских
"братушек".
Сластить горькую пилюлю я не намерен. В благодарность за свое
освобождение болгары, все как один, присоединятся к туркам и будут
воевать с нами. А что это произойдет в Первую Мировую, мы опустим,
чтобы не вызывать лишних вопросов...
Мы выбирались на середину реки. Волей пахнет. Свежий воздух
бодрил. Однако и я, и Ворон, сильно устали за текущий день, мускулы
наливались свинцовой тяжестью и течение сильно сносило нас к
востоку. Преходилось сильно трепыхаться, чтобы преодолеть силу
течения. Я изнемогал. Чувствовал я себя не лучше, чем боксер
любитель, отстоявший против профессионала целых пятнадцать раундов.
Тяжко.