— Если они не понимают, что творят и затыкают уши, то мы
заставим себя услышать! Да?
— Да! – слаженно, в тысячу глоток ревет толпа.
Хочется улыбнуться. Все-таки мне удалось запустить цепную
реакцию, скоро низы взбунтуются и разнесут все к хренам! Но вместо
этого делаю озабоченное лицо и уточняю:
— Это ведь у нас? Пока я был на Полигоне, случилось… вот
такое?
— Вспыхнуло буквально за три дня. – Гискон вертит в руках пульт
и выглядит более чем довольным, если не сказать счастливым. –
Революция. А если подавить революцию не в твоих силах, что
нужно сделать?
— Возглавить ее, — предполагаю я и пока не соображаю, к чему он
клонит.
— Ты слишком умен для пограничника. Леонард Тальпаллис — никто
из ниоткуда, закончил обычную школу, не блистал эрудицией, не
тянулся к знаниям и за всю свою серую жизнь не совершил ничего
выдающегося. Ты за неделю в Новом Карфагене перевернул второй
уровень с ног на голову. Кстати, как звали твою классную даму?
— Энрика… кажется, Бортис, — сочиняю на ходу, рассчитывая на то,
что Гискон берет меня на понт.
— Хм. Придумал? Или изучил матчасть? У тебя были одноклассники,
и если побеседовать с ними…
Продолжаю его же игру, понимая, что он блефует.
— Когда найдете Рею, скажите мне. Интересно, как она.
Он глядит с улыбкой, как на диковинного зверя, мысленно
вертит в разные стороны, проверяет на прочность.
— Да, ты слишком умен. При желании я быстро выясню, что ты такое
и откуда взялся. Но обещаю этого не делать, — он берет паузу,
ожидает мой ход.
Очевидно, что если понадобится, он перевернет мир и найдет на
меня компромат. Может, уже ищет. Моя новая личность склепана на
скорую руку, потому принимаю его правила.
— Называй свои условия.
Гискон нажимает паузу и приближает парня на слоне. Вокруг статуи
полно молодежи с транспарантами, где я читаю:
«Свободу Леонарду Тальпаллису!»
«Леонард – победитель Полигона!»
«Требуем пересмотреть результаты Полигона!»
Гискон показывает другую площадь, третью, где происходит одно и
то же: народ требует, чтобы меня освободили. Будь на моем месте кто
попроще, он уверовал бы в народную любовь, и она, бесспорно, есть,
но очень уж все хорошо организовано: и громкоговорители у
митингующих, и одинаковые транспаранты с похожими надписями. Гискон
сам подвел меня к мысли о том, что надо бы возглавить народные
волнения, и в голове щелкает.