До хруста сжав зубы, заранее
зажмурившись, он одним резким движением вдвинул ногу в сапог.
- С добрым утром, господа.
Отдернутый сильной решительной рукой
полог съехал в сторону на коротком металлическом пруте, бывшим
когда-то шомполом[2] английской гранаты.
Все взгляды обратились в сторону офицера, выбритого до синевы,
затянутого в мундир почти как на параде. Поприветствовав
подчиненных, Хейман строго обозрел свой взвод – тридцать семь
человек. Горстка неведомо как уцелевших ветеранов, остальные -
свеженабранные безусые юнцы. Сморщился от запаха варева, которое
готовил Харнье, чей желудок после дизентерии почти не принимал
нормальной пищи (насколько можно было назвать «нормальным» скудный
военный паек из эрзац-хлеба, водянистого супа, жидкого повидла и
«садовой колбасы», как прозвали огурцы местные остряки). В
привычный «букет» металла, масла, сырой одежды, немытых тел вплелся
новый запах, непостижимо приятный, знакомый, но в то же время
прочно забытый. Что бы это могло быть?..
- Возьмите, господин капитан, -
ближайший пехотинец с доброй улыбкой протянул ему жестяную кружку,
источавшую божественный аромат, тот самый, который лейтенант
безуспешно пытался определить.
Кофе? Настоящий кофе?!
- Мама прислала, - объяснил даритель.
Кальтер, Эмиль Кальтер, из последнего призыва. Вообще-то Эмилиан,
но никто во взводе, разумеется, не заморачивался такими тонкостями.
Эмиль и все. – Вот, я вам приготовил…
Мгновение Хейман колебался. Среди
штурмовиков были не в ходу чинопочитание и чопорные условности,
характерные для остальной армии, но не граничит ли это с
фамильярностью?..
Но кофе. Настоящий кофе…
С вежливым кивком Фридрих принял
обжигающе горячую кружку и степенно выпил. Густая темно-коричневая
амброзия огненным потоком пролилась в желудок, выжигая как струей
огнемета усталость и боль.
Воистину, напиток богов. Ради таких
моментов определенно стоит жить. Жаль, что кружка Эмиля имела дно,
и наслаждению Хеймана пришел конец. Лейтенант сдержанно улыбнулся
дарителю, возвращая сосуд.
- Благодарю.
Кальтер улыбнулся в ответ, широкой
мальчишеской улыбкой, искренне радуясь, что его дар пришелся по
вкусу. Хейман ощутил укол стыда. Этого вихрастого мальчишку,
«последнюю надежду кайзера», худого как щепка из-за многомесячного
тылового недоедания, он в первом же бою отправит в авангарде,
потому что жизнь штурмовика и так стоит мало, а тех, кто идет
впереди не стоит вообще ничего. Первая линия ляжет вся, подарив
идущим вслед небольшой шанс уцелеть и выполнить задачу.