Что ж, такова жизнь. По крайней мере,
парень хотя бы поест напоследок. Конечно, не досыта, не как до
войны, но всяко лучше, чем в городах, где который год, по
доходившим с пополнениями смутным слухам, рождались младенцы без
ногтей. И погибнет быстро, будем надеяться - без мучений.
Целые дивизии сгорали, как солома, где уж тут уцелеть вечно
голодным молокососам, и так еле стоявшим под тяжестью
снаряжения?
- Господа, прошу наверх, - вежливо
предложил лейтенант. Ему не пришлось ни повторять, ни ждать, при
всей кажущейся неформальности общения офицера и подчиненных
дисциплина у «труппенов» была железной. Взвод поднялся как один
человек, подхватывая снаряжение, дожевывая на ходу скудный паек,
доматывая обмотки. – Как говорил один великий человек, нас ждут
великие дела. Коли господь и командование подарили нам небольшую
передышку от воинского труда, следует потратить время с пользой.
Обещаю вам, что сегодняшняя тренировка будет весьма тяжелой.
***
- Янки в драке не промах, не трусит в
бою, и умеет в яблочко бить,
Если кровь проливать доведётся свою,
почему бы её не пролить?
Улыбка во все сорок восемь зубов,
грубый, простой разговор,
- Американца портрет готов, знакомый
с давнишних пор.
Но от прежнего янки нет ничего - зубы
в деснах наперечет,
И к Европе-матушке у него накопился
собственный счет.[3]
Протяжная песня неслась над
глинистыми пригорками тренировочного лагеря, заглушаемая истошными
воплями Боцмана, гоняющего пополнение. Певец с душой выводил куплет
за куплетом, одновременно прокручивая дырки в толстом кожаном ремне
граненым шилом устрашающих размеров. Шило было непростым,
переделанным по образцу американского «траншейного ножа М 1917» с
рукоятью-кастетом.
- Как же ты заунывно воешь… -
скривился Мартин. – Ладно, хоть не негритянские песнопения.
- Могу и их, - отозвался певец, делая
очередное отверстие. – «Южный хлопок»?
- Не надо! – с чувством воспротивился
Мартин.
- Грубый ты, нет в тебе этой…
культуры. Добрая песня – лучший друг каждого хорошего человека.
- Песня! Но не завывание же!
- Это патриотическая песня, – певец
значительно поднял шило подобно указке. – Она поднимает дух и ведет
нас к подвигам.
Сержант-огнеметчик Питер Беннетт
Мартин был наполовину австралийцем, наполовину новозеландцем,
выходцем из семьи потомственных инженеров и механиков. Его
собеседник, американский доброволец, капрал Даймант Шейн по
прозвищу «Бриллиант» всем рассказывал, что был портным. В
доказательство этого он показывал огромное шило, но портняжничал
плохо, а ножом владел с привычкой и сноровкой отнюдь не мирного
обывателя. Более непохожих по виду и происхождению людей трудно
было представить, но во взводе «пинающих
глину