Башня осталась позади, карета покатилась чуть ровнее по укатанной дороге. По обе стороны тянулись бесконечные поля, покрытые чистой зеленью всходов, работали крестьяне, паслись стада. Изредка попадались верховые, встречные телеги, которые неизменно жались к краю, давая дорогу гербовому экипажу. Небо было лазурно-чистым, солнце — ярким и теплым. Скоро наступит лето, зацветут яблони и померанцы. На валу созреет ежевика, и девочки станут ходить исцарапанными, как сорванцы…
Луиза отстранилась от окна, спряталась в глубине салона и опустила голову, чувствуя, как подкатывают едкие слезы. В монастыре, запертая в келье, она ничего этого не увидит. И лета не увидит… Но будет ли лето иметь хоть какое-то значение, если она станет женой отвратительного старика? Конечно, нет! Это еще хуже.
Отец подался вперед, пытливо вглядывался в лицо Луизы:
— Что с тобой? Не хочешь ехать? Еще не поздно вернуться. Только скажи.
За всю дорогу, как уселись в салон, он не проронил ни слова. Просто молчал. Из упрямства.
Луиза выпрямилась, облизала губы:
— С чего вы взяли, отец? Я не хочу возвращаться.
Ей показалось, что он с плохо скрываемым сожалением выдохнул. Но промолчал. И снова тряска в упрямой немой тишине. Отчаянно хотелось рыдать.
К вечеру на горизонте показалась темная полоса деревьев, над которой наливалась полная луна. Когда въехали в подлесок, уже было серо от сумерек, и сердце кольнуло страхом. Луиза еще никогда не оказывалась ночью в лесу.
Она не выдержала:
— Что это за лес, отец?
— Лес Тронсе. До обители осталось с четверть лье — к ночи приедем, не беспокойся.
Луиза готова была поклясться, что отец тоже боялся, лишь скрытничал. Но почему не повернул? Почему оказался так упрям? Словно его на аркане тащили. Какая глупость! Но пусть даже четверть лье — по ночной лесной дороге это целая вечность. В конце концов, здесь зверье…
Вдруг карета остановилась, Луиза вздрогнула, когда скрипнула дверца, и показался Пьер в желтом свете мутного фонаря. Усталый, настороженный. Он уставился на отца:
— Господин барон, в лес въезжаем. Может, поворотить? — Он помялся, бегло перекрестился: — Боязно до жути, клянусь душой!
Только сейчас Луиза заметила за кушаком старого слуги пистолет и рукоять ножа.