«Первобытная дикость» больно задела
Млада – разговор переходил в область
politiko[3].
– Мы со своей первобытной дикостью
разберемся сами, без иноземцев. Юноша новгородец, а не болгарин,
его зовут родные боги.
– Твои боги – суть деревянные
истуканы. Бог един и всемогущ, он не знает границ и народностей,
для него все равны! – с пафосом произнес жрец.
– Мне любопытно, а кто тогда зовет
юношу? Деревянные истуканы? – усмехнулся в ответ Млад.
– Бесы, прислужники Сатаны, врага
рода человеческого. И ты тоже его прислужник, вольный или
невольный.
– Мне все равно, как в Болгарии
называют моих богов, а меня – и подавно. Спасайтесь от своего бога
сами, без нас. Мальчик останется здесь, даже если вы всю ночь
будете читать мне лекцию о чужих богах.
– Мы заберем его силой, – мрачно
кивнул жрец.
– Я слышал, христиане не противятся
злу насилием. Или к жрецам это не относится?
– Защита веры – это не противление.
Спасти божьего раба, его душу от адовых мук – богоугодное дело.
– Раба? И когда это новгородца успели
продать в рабство? Убирайтесь-ка прочь, дорогие гости. Это мой
дом.
– Дикая страна и дикие люди… –
пробормотал вдруг один из католиков сквозь платок, который от
мороза прикрывал даже нос, – им несут божественный свет, но они
предпочитают гнить в своем невежестве…
Католик сказал это по-латыни, и Млад
отлично его понял.
– Suum cuique
placet[4], – проворчал он так же тихо.
Бахвальство, конечно, и для католика вовсе не убедительное. Эти
иностранцы приехали в страну, где грамоту знает каждый второй
хлебопашец, в университет, где учится две тысячи студентов, где
естественные науки достигли таких высот, что им и во сне не
приснится! И смеют говорить о невежестве? В то время как их города
тонут в нечистотах?
– Напрасно ты не послушался нас с
самого начала, отец Константин, – кашлянул второй католик. – Святая
инквизиция давно знает, что Дьявол рано или поздно победит даже
самую крепкую в вере душу. Только огонь может вернуть такую душу
Богу. Только actus fidei[5].
– Средства вашей святой инквизиции
распугают варваров! – брезгливо прошипел отец Константин. – Поэтому
ваша паства в пять раз меньше моей!
– Но зато их вера непоколебима, – с
достоинством кивнул католик, – а твоя паства разбегается от тебя,
будто ты пасешь стадо зайцев, а не овец. Стоило рядом появиться
волку…