Гильермо отступил на шаг и уперся
спиной в прозрачную стеклянную стену. Слишком много событий
случилось чересчур быстро. Инстинкты подсказывали монаху, что
происходит, однако неискушенный разум отказывался воспринимать
информацию настолько быстро. Леон осмысливал происходящее по
частям, как уличный «барботаж», который разливает порции самого
дешевого английского бурбона и глотает за раз только монетку в пять
сантимов.
Слуга выронил поднос и с невероятно
резвостью нырнул прямо под кровать. Его ноги в белых туфлях
дернулись, скрываясь за пологом. Второй костюм развернулся, бросив
руку за лацкан пиджака, к небольшой наплечной кобуре, но опоздал.
Пуля пробила ему плечо навылет и с глухим шмяком засела в дверной
раме балкона. Выстрел оказался ювелирным (впрочем, как и первые
два) - кость осталась цела. Раненый утратил боеспособность, но при
этом остался в сознании и здравом рассудке.
Гильермо вжался в стекло еще сильнее,
от души прося Господа о небольшом чуде - отправить его, Леона
Боскэ, как можно дальше отсюда.
Раненый опустился на колени, борясь с
дурнотой и болью. Пораженная рука повисла плетью, сам человек
скособочился в ее сторону, пытаясь зажать рану. Гильермо никогда не
видел, чтобы человек бледнел настолько быстро и резко.
- Дверь закрой, - бросил Байнет,
ступая к центру номера. Франц, маячивший за его широкой спиной,
споро выполнил указание, аккуратно прикрыв дверь в «императорский»
номер. Бледностью секретарь мог поспорить с подстреленным
ассасином, руки у него тряслись, однако губы были сжаты в упрямую
полоску, а в глазах горела решимость.
Байнет двигался быстро и плавно,
короткими шагами, как будто плыл над пушистым ковром, необратимо
испорченным кровью. Сутана была расстегнута по невидимому шву и
висела, как сложенные крылья у вампира. Теперь Гильермо понял, чем
гремел здоровенный швед - под сутаной торс Андерсена был прикрыт
корсетом из плотной ткани, похожей на нейлон. А поверх корсета
висела сбруя из широких кожаных ремней на шнуровке, с двумя
подвесными кобурами и еще какими-то футлярчиками прямоугольной
формы.
По обширной зале потекли, сливаясь,
два резких, будоражащих запаха. Один был хорошо знаком Гильермо,
выросшему в монастыре с маленьким скотным двориком - так пахла
только что пролитая кровь. Второй ощутимо технический, резкий -
новый для Боскэ запах сгоревшего пороха.