Желание
переговорить с главарем окончательно угасло, Франц пробормотал себе
что-то под нос, не столько ради того, чтобы оказаться услышанным,
сколько просто обозначая некий диалог. И ретировался в купе,
которое Хольг и его спутница предоставили клиентам.
Заскрипела
водворяемая на прежнее место дверца, подвешенная к двум старым
разболтанным петлям. Тихо звякнуло - изнутри опустили крючок,
стараясь тихо запереться, но не принимая во внимание отличную
звукопроводность прессованных опилок.
- Странные
они, - негромко, лишь для ушей Хольга сказала Родригес, вставая
рядом.
- Да, -
лаконично согласился командир.
- Мне
кажется, я где-то его видела... - нахмурилась девушка. - Совсем
недавно.
- Лысого? -
уточнил Хольг.
- Нет,
второго. Он похож на кого-то ... То ли на портрет в газете, то ли
еще что. Никак не могу вспомнить.
- Главное,
чтобы у него нашлись деньги, - прагматично вставил
Хольг.
- Все-таки
ты слишком быстро с ними связался. - Родригес еще понизила голос.
чтобы сомнение в приказе командира точно не достигло ничьих ушей. -
Наличных то у них больше нет, одни обещания.
- Полторы
сотни франков мы с них сняли, - усмехнулся фюрер. - Деньги не
слишком большие, зато легкие. Если помнишь, мы начинали с
меньшего.
Девушка
брезгливо скривилась, и Хольг был готов поклясться, что вспомнила
она отнюдь не первые контракты, которые заключала маленькая банда
из трех человек - одноногий калека, бездомная эмигрантка из Мексики
и прибившийся к ним демобилизованный англичанин, тихо сходящий с
ума от последствий контузии. Фюрер никогда не спрашивал, чем
занималась Родригес до их встречи, а она никогда не упоминала ни
словом, ни намеком. Каждый из них сохранял свое прошлое под замком,
как благопристойные наследники - дневники дедушки, сколотившего
семейное состояние на пиратстве и рабах.
- Обманут,
закопаем, - тихо и очень буднично подытожил Хольг. - Все равно нас
скоро здесь не будет. И никто не станет особо искать двух святош,
которые украли церковную казну или оприходовали какого-нибудь
мальчика.
Девушка
покачала головой с явным осуждением. Родригес, несмотря на
специфику работы ганзы и набор личных покойников, оставалась
истинной католичкой, она не одобряла непристойных намеков в адрес
служителей культа. Хотя, конечно, бредовая история лысого, шитая
белыми нитками и явно придуманная на ходу, могла прикрывать все,
что угодно. Хольг заметил это осуждение и не стал развивать свои
предположения о сущности двух темных беглецов, которым понадобилось
сопровождение «куда-нибудь».