Голоса стали громче. Один, знакомый,
принадлежавший домовладельцу, противно ныл. Другой был
требователен, обрубая короткие фразы, как вьетнамский уличный
повар, что кромсает крысиную тушку двумя секачами. Тонкие губы
старика чуть шевельнулись в кривой усмешке, кубики четок быстрее
засновали в руке, постукивая, как настоящие высушенные
косточки.
Заскрипела шаткая лестница, затем
хлопнула дверь, кто-то вошел. Обычно посетители задерживались на
несколько секунд, привыкая к полутьме, но этот гость двигался легко
и без заминок. Чуть замедленно, наверное, внимательно высматривая,
куда ставить ноги. Для женщины у гостя был слишком тяжелый и
широкий шаг. Прошуршала циновка, принимая вес садившегося
мужчины.
Пальцы старика, обтянутые
пергаментной кожей, замерли, остановив щелкающий бег костяшек.
Тишина расползлась по каморке, липкая и зловещая, как сеть,
сплетенная тропическим пауком. Слепец поднял голову и медленно
повернул ее вправо, затем влево, словно выписывая носом широкий
вытянутый эллипс. Чуть обвисшая кожа, изборожденная многочисленными
морщинами, не ощутила никаких изменений в температуре. Что ж, у
гостя явно был фонарь, иначе он не смог бы двигаться так легко. Но
пришельцу по крайней мере хватило такта на светить в лицо хозяина
подземной лачуги.
Старик молчал, спокойный и
недвижимый, словно гранитный камень, у которого в распоряжении все
время мира.
- Добрый вечер, - гость заговорил
первым, по-французски, очень чисто. Только растянутое и сглаженное
«р» показывало, что для него это не родной язык. Хороший, приятный
голос человека лет шестидесяти или немного старше. Такой бывает у
добрых и открытых людей. Или у очень умных и опытных негодяев,
которые годами оттачивают могущество слова.
- Выключи свет, - попросил, хотя
скорее уж приказал старик. Голос у него оказался хриплым и
каркающим, но произношение безошибочно выдало природного
итальянца.
Тихо щелкнуло. Очень похоже на
переключатель электрического фонарика.
- Прошу прощения, должно быть,
прозвучало не слишком вежливо, - слепец самую малость смягчил
стальную нотку в голосе. – Я слишком долго живу во тьме…
- Это понятно и естественно, - после
короткой паузы отозвался гость. – Я не обижен.
Слепец едва заметно кивнул, самому
себе. Прямота пришельца ему понравилась – никакого фальшивого
сострадания к чужому увечью, спокойная несуетливая
сосредоточенность.