Фридрих вытянул вперед дрожащие руки.
Длинные пальцы словно вытянулись, удлинились, будто и не человеку
принадлежали, но вампиру. Казалось, что император вот-вот вцепится
в горло старому понтифику и задушит несчастного. Но бессильные руки
императора упали, как плети, повиснув вдоль туловища.
Вторая молния полыхнула небесным
огнем, фиолетово-красным, одновременно и сгущая тьму, и рассеивая
ее. Замогильный алый свет прыгнул, заплясал в зрачках короля,
усугубляя его сходство с нежитью. Однако папа не дрогнул ни душой,
ни телом, и владыка Германии, император Священной Римской империи –
уступил той воле, что стоит превыше мирской и человеческой.
- На колени, - повторил Григорий. И
король медленно склонился, судорожными, дергаными движениями,
обуреваемый страхом и растерянностью, ибо не привык уступать ни
единой живой душе.
- Восславим же Господа нашего! -
воскликнул понтифик, раскидывая руки в стороны и закинув голову,
молясь, обращаясь к самому небу. Третья молния словно зажгла разом
все низкие, сумрачные тучи, воспламенила их гроздьями праведного
гнева. Но даже сквозь оглушительный гром были слышны пронзительные
слова Григория. Фридрих Гогенштауфен в ужасе пал ниц, цепляясь за
каменные плиты, как будто хотел скрыться от Божьего гнева, зарыться
вглубь, как настоящий вампир.
- Confracta est superbia!
Сломлена гордыня! - возвестил папа. – Ибо …
Небеса вздрогнули, смешались кривыми
полосами и рассыпались, тая серыми осколками. Со звуком тоже
происходило нечто неправильное, неестественное. Вой мятущегося
ветра глох, звенел тусклыми колокольчиками и умирал. Божественная
сила более не струилась по кончикам пальцев князя Церкви. Все
вокруг становилось зыбким, нереальным.
- Брат Гильермо... Брат
Гильермо...
Голос назойливо бился в уши, исходя
со всех сторон одновременно. Но это был явно не божественный глас,
а скорее брюзгливое ворчание. И при чем здесь какой-то «Гильермо»?
Его имя - Григорий IX, сто семьдесят восьмой понтифик, победитель
еретика и отступника Фридриха, учредитель инквизиции,
благословитель нищенствующих орденов...
- Леон...
А понтифик словно поднимался вверх из
глубокого колодца, пытался сбросить вяжущие путы - и не мог. Где-то
там, вдалеке светился бледно-желтый кружок, как олицетворение
спасения и освобождения. Но добраться до спасительного сияния
казалось совершенно невозможным.