[2].
- Больно? - спросила Родригес.
- Да, - после паузы признал Хольг. -
Но терпимо.
Нога действительно болела, впрочем,
как обычно - в пограничной полосе между «невыносимо» и «можно
жить». Ампутация, проведенная в свое время студиозом-недоучкой,
оказалась достаточно грамотной, чтобы уберечь пациента от гангрены
и сохранила ему возможность ходить, даже бегать - не быстро и не
далеко. Но все же была весьма далека от стандартов - медикус что-то
начудил с ущемленными нервами, так что раны затянулись, а боль -
осталась.
- Еще остался восьмипроцентный, -
осторожно заметила девушка.
- Погодим, - недобро отозвался Хольг,
прикрыв глаза. - Надо подумать.
Он полулежал на старом диванчике,
закинув руки за голову, вытянув увечную ногу и слегка раскачивая
обрубленной стопой, словно боль можно было убаюкать. Родригес
прилегла рядом, обняла фюрера, прижавшись щекой к его груди,
чувствуя сквозь жесткую ткань рубашки ровное дыхание командира и
любовника.
- Белц нас кинул, - без всяких эмоций
сообщил Хольг, словно мелкую сдачу отсчитал. - Точнее, хавала нас
кинула. Они не станут ввязываться в конфликт с «муравьями».
Родригес чуть повернулась и
посмотрела в низкий потолок. Когда-то он тоже был обтянут гладкой
тканью веселой расцветки. Теперь материя пожухла, расползлась
лоскутами и просалилась до последней ниточки. Где-то неподалеку
стреляли, одиночными. Судя по частоте и слабенькому треску - малым
калибром, скорее для веселья и порядка, нежели в серьезной «la
fusillade».
- Пора огонь затеплить, - нейтрально
заметила девушка. - Сегодня можно позволить себе керосинку, а не
свечи. Или даже немного электричества от аккумулятора.
- Не надо, - слабо шевельнул рукой
Хольг. - Мне так лучше думается.
Привставшая было Родригес снова легла
рядом с фюрером. Взгляд блондинки рассеянно скользил по книжной
полке с ее личной библиотекой.
«Politica y demagogia», «El dia
decisivo», «Patria y Democracia», «Politiqueria»- классические
фундаментальные труды по философии империализма. Родригес
предпочитала авторов-гильдистов, как наиболее авторитетных и
системных, а они были в основном испаноязычными. Еще на полке
стояли мемуары Наполеона и брошюра «Tod eines Lügners»
- «О смерти лжеца» - посвященная убийству Маркса.
Родригес со всей искренностью
ненавидела всевозможные левые доктрины и подходила к вопросу
серьезно, обосновывая эмоции солидной теорией.