– Пойти что ли, кофе еще налить? –
задумчиво произнесла я вслух, очень кстати вспомнив, что в
ординаторской остался казенный сахар. Риск быть застуканной
дежурным персоналом, конечно, имелся, но есть хотелось все сильнее,
а время ужина в больнице давно прошло.
Эх, была не была…
Я кинула взгляд на часы, а затем
решительно встала и спустилась на второй этаж. Тихонько пробравшись
мимо сестринской, я прокралась в заветную комнату для врачей, зная,
что дежуранты в это время делали вечерний обход. Пациенты,
разумеется, все до одного находились в палатах, дежурная сестра
спокойно пила чай у себя. Так что мне никто не помешал набулькать
из кулера большущую чашку горячего кофе и, бухнув туда сразу пять
ложек сахара, так же осторожно отправиться в обратный путь.
Когда я добралась до лестницы, снизу
раздались раздраженные мужские голоса. Благодаря форме холла,
слышимость была хорошей, однако слов я не разобрала. Поздние
посетители ссорились тихо, видимо, зная об оставшемся в дежурке
охраннике. Но по рыкающим голосам я быстро поняла, что это ссора
между двумя оборотнями.
Встревать в чужие разборки мне,
конечно же, не следовало, но, зная вспыльчивый нрав мохнатиков, я
не могла не спуститься и не выглянуть из-за угла.
Как оказалось, ссорились и впрямь
оборотни. Точнее, лисы. А еще точнее – отец и сын Лисовские, при
виде которых я так и застыла, держа в руке дымящуюся кружку.
Вероятно, они уже закончили выяснять
отношения, потому что в коридоре неожиданно стало тихо. Видеть я
могла только Лисовского-старшего – Андрей стоял ко мне спиной. Но
по напряженным позам нелюдей было ясно: оба недовольны исходом
разговора. Мальчишка набычился и смотрел на отца снизу-вверх,
словно подросший пес, бросивший вызов более опытному сопернику. Его
отец был бледен, а на лице застыла жутковатая полузвериная маска.
Которая стала еще страшнее, когда из глотки пацана вдруг вырвался
низкий, вибрирующий и откровенно угрожающий рык.
Имея кое-какое понятие об обычаях
оборотней, я откровенно струхнула, поняв, что Лисовский-младший
только что по их, звериным, обычаям, высказал открытое
неповиновение старшему в семье. Более того, глухой бархатный рык
выкатывался из его изменившегося горла волнами, то тише, то громче.
И это означало прямой вызов. Призыв к бою. То, что между собой
оборотни называют негласным судом. Причем не по человеческим, а по
их собственным древним обычаям. То есть, в звериных обличьях. Бой
не до первой крови. До смерти. Которого Андрей мог потребовать лишь
в том случае, если по-настоящему перестал уважать отца.