«Нет, мертвечиной не пахнет. По
крайней мере, пока».
Её шершавая ладонь легла мне на щёку.
Агата молчала, и только следила за моей реакцией, а я не двигался,
изучая её. Чёрные волосы были убраны под чепец, чуть курносый нос
то и дело подёргивался, она была простужена. Женщина не убирала
руки и принялась тихонько и нежно поглаживать меня. С удивлением, я
обнаружил, что чувствую тепло. Агата неотрывно смотрела мне в
глаза, а потом вдруг прильнула и поцеловала в губы. Это было так
странно и… дико. Женщина прекрасно знала, кто перед ней стоит. Но
она не боялась, а наоборот жалась ко мне, в надежде получить хоть
толику тепла. Даже от мертвеца.
«В каком же прекрасном мире живём мы
– люди, – раздумывал я, запуская руку в её уже начавшие седеть
волосы. – В нём счастье, лишь редкая привилегия, а одиночество –
обыденность и приговор».
– Новая одежда… – прошептала Агата,
продолжая меня целовать, опускаясь к подбородку, а затем к шее. – Я
переодену тебя.
Она начала расстёгивать грязный,
пропитанный давно свернувшейся кровью офицерский мундир, медленно и
ловко подцепляя пуговицы. Затем стянула с меня штаны и исподнее.
Отойдя на шаг, она осмотрела меня с ног до головы. Её щёки
зарделись, а с губ сорвался томный вздох. Агата положила ладони мне
на плечи, увлекая за собой. Её кисти опустились к низу моего
живота. Она смотрела мне в глаза и распалялась всё сильнее и
сильнее. Затем уложила спиной на пол и села сверху, не раздеваясь,
лишь приподняв подол платья. Сначала Агата двигалась осторожно и
неуверенно, но потом принялась страстно шептать на ухо какую-то
чепуху, жадно скользя по мне вверх-вниз, чуть подрагивая. Её слова
становились громче, а фразы короче. Потом её тело выгнулось дугой,
она застыла и рухнула мне на грудь. Мы лежали так долго, я даже
начал опасаться, что кто-то может нас застать.
«Мне-то всё равно, а ей наверняка
влетит».
Но Агата пришла в себя. Оперевшись о
мою грудь, она снова одарила меня долгим задумчивым взглядом. А
затем снова поцеловала и принялась одевать. Собрав мою старую
одежду, прачка ушла, так ничего и не сказав.
«И всё-таки я почти человек, – думал
я будущей ночью, разглядывая через окно звёздное небо. – Пусть
обречённый, срок которому жалкие пять лет, пусть безвольный и
бесправный, но… Но. То, что сделала со мной Агата доказывало, что
отчасти я жив. Я другой. Необычный. Переделанный. Но всё-таки
человек».