Княгиня удивилась.
И открыла рот.
И поняла, что совершенно точно не знает, что сказать. Да и кому
говорить, когда этот… этот невозможный человек уже по лестнице
поднимается? И споро… весьма споро.
Вот ведь…
Будет опять мальчику выговаривать. Оно, конечно, есть за что…
признаться, эта выходка дурного свойства и самой княгине стоила
немало нервов. Но это же не повод еще…
- Пахом! – позабывши про утонченность манер, заорала Софья
Никитична. – Пахом, иди сюда!
Столик, казавшийся не таким уж высоким, вдруг словно бы
вытянулся.
Да и места тут…
И каблуки опять же.
- Пахом!
Сам виновник домашнего переполоха изволил почивать с почти
чистой совестью. А что, экзамен ему поставили, пусть даже и не
самый высокий балл, но тут уж и бабушкины связи оказались
бессильны. Впрочем, если бы бабушка поинтересовалась мнением самого
Ивана, то с удивлением узнала бы, что его этот низкий балл
нисколько не волнует.
И вообще…
Университет?
Он отучился, раз уж бабушке того надо было. И хватит.
После экзамена была вечеринка, по старому обычаю несколько
затянувшаяся, а потому домой Иван Кошкин явился под утро. Упал в
перины, позволивши лакею раздеть себя. Испил отвару от похмелья,
снова пожаловавшись на гадостный его вкус, и уснул с чувством
выполненного долга.
Проснулся он оттого, что хлопнула дверь.
А затем чья-то крепкая мощная даже рука ухватила его за шкирку и
бесцеремонно вытащила из постели.
- Ай, - сказал Иван, подслеповато щурясь. Вот какая падла еще и
шторы отдернула? Впрочем, когда зрение слегка сфокусировалось, все
встало на свои места. – Доброе утро… дядя…
Иван произнес это как можно более тоскливо. И даже попытался
изобразить оную тоску на лице, в чем по собственному мнению он
изрядно преуспел. Во всяком случае, бабушка впечатлялась.
А вот на дядюшку не подействовало.
- Спишь, паразит? – ласково поинтересовался он.
- К… экзаменам готовился… - Иван заморгал. – Всю ночь… учил…
непокладая… прилег вот только…
- Экзамены у тебя уже были.
Железные дядюшкины пальцы разжались, и Иван рухнул бы, если б не
был заботливо перехвачен под мышку, развернут и пинком направлен к
креслу, в которое и упал.
- Скажи, самому не противно?
Дядюшка был хмур.
Вот… с чего бы?
Слухи дошли? Так ведь… ну да, переборщили же… это не только Иван
признавал. После уж, на утро, протрезвевший Ахромеев просил
прощения и обещал, ежели из дому выгонят, замолвить словечко.
Правда, перед кем, не уточнял.