Нам незачем ограничиваться этими формациями власти, и в соответствии с генеалогическим подходом я занялся изучением более ранних форм власти, их типов рациональности и техник. Что касается понятия «пастырская власть» у Фуко, я использовал его для исследования долгосрочной траектории того, что мы в итоге стали рассматривать как «социальное», а также траекторий, на которых Фуко разместил бы «проблему государства всеобщего благоденствия». Повторюсь, опубликованные высказывания самого Фуко отрывочны, хотя теперь мы знаем, что в его курсе 1977–1978 годов пастырству были посвящены частично пятая и девятая лекции, а целиком – шестая, седьмая и восьмая. Я попытался дополнить размышления
Фуко своеобразной «генеалогией дара». Моими основными источниками были, во-первых, книга Поля Вена «Хлеб и зрелища» (Veyne 1990) об истории благодеяний (euergesia) правящего класса в эпоху классической греко-римской античности, а во-вторых, исследование Питера Брауна (Brown 1992), посвященное тому вызову, что бросило христианское милосердие практике формирования себя в традиционном воспитании позднего римского правящего класса, известной как paideia. Я предположил, что проблема государства всеобщего благоденствия сложнее и более замысловато связана с античным наследием, чем это описывает оппозиция, предложенная Фуко в его лекциях в Стэнфорде (Foucault 1981). Это оппозиция между, с одной стороны, «игрой город – граждане» свободных граждан в политическом сообществе, а с другой – «игрой пастырь – стадо» живущего и нуждающегося в заботе субъекта. Государство благоденствия, предположил я, сплавляет основанную на исключении гражданскую культуру с универсальностью милосердия, не заботясь при этом об этическом воспитании мотивации одаривания.
Я утверждал, что социальные и политические противостояния и трансформации отношений власти чаще осуществляются через разного рода габитусы, если использовать термин Пьера Бурдье и Норберта Элиаса, чем через идеи. Они реализуются в «этических поступках», которые присущи разным практикам, например, одариванию, и проявляют себя как разные отношения к себе и другим, управляющим и управляемым, богатым и бедным, мужчинам и женщинам, городу и сельской местности. Вполне в согласии с лекциями Фуко можно сказать, что христианский аскетизм священника и епископа, практика благочестивых дел и раздачи милостыни, а также включение бедняков, маргинализированных слоев и женщин в раннюю христианскую церковь – все это сформировало совокупность способов контрповедения. Они противопоставлялись щедрости правящего аристократического класса, которая воспроизводилась воспитанием исключительной категории граждан-мужчин. Теперь у нас есть составленный Фуко список контрповедений разных групп, противостоявших пастырской власти Церкви в Средние века – контрповедений, укорененных в аскетизме и его императивах, общинах, сопротивлении роли пастыря и его священной власти (Foucault 2007: 204–210; Фуко 2011: 270–277).