– Да, Веселый. Да. Ты торчишь мне желание. Взывать к моей совести, милосердию или прочим отсутствующим качествам бесполезно. Взятки приравниваются к глупости, мольбы – к слабости. И без лишних раздумий отправляются в мусорную корзину к уже лежащей там вере в людей.
– Потап, нет!
Отрицание, гнев, торг. Выступившая на лбу испарина. Вцепившиеся в салфетку пальцы.
– Долг, Веселый – это святое, придется отдавать. К тому же, тебя за язык никто не тянул. Три свидания, настоящих, с романтикой, цветами, свечами и прочей лабудой. Никаких шантажей, подкупов, только добровольное согласие. Этой замечательной девушки, которая не растеклась лужицей сиропа рядом с твоей заносчивой персоной.
Не подлежащий обжалованию приговор опускается между нами увесистыми булыжниками и вынуждает друга в краткие сроки пройти путь от депрессии к принятию.
Смирившись с тем фактом, что амнистия ему не светит, Пашка еще раз печально на меня зыркает и отчаянно напивается. До розовых драконов и гигантских бабочек, летающих перед его хмельными глазами. До ускользающей из-под заплетающихся ног земли. До объятий с перилами той самой лестницы, с которой чуть не свалилась злополучная Милена, чтоб ее черти взяли.
И все бы ничего, но, достигнув дзена, Веселовский бесцеремонно отключается, а тащить это совсем не легкое пьяное туловище приходится мне.
Так что по пути к припаркованному на стоянке автомобилю я изрыгаю весьма интересные ругательства и от всей души благодарю охранника, проявившего чудеса доброты и предложившего свою помощь в транспортировке несчастного алкоголика.
Пока мы добираемся до квартиры, на горизонте уже брезжит рассвет, и я отчетливо понимаю, что первую пару мы предсказуемо проспим.
Егор
– Иногда ты меня так выводишь!– Зато со мной не скучно, правда?– Правда...
(с) к/ф «Молокососы».
– П-о-о-одъем.
Скатываюсь с кровати и преодолеваю несколько метров, чтобы склониться над раскинувшимся морской звездой посреди гостиной телом. Перевернувшийся на живот Пашка причмокивает во сне и пускает слюни на мягкий светло-бежевый ковер с длинным ворсом, добавляя хлопот домработнице Танечке. А еще Веселовский так сладко сопит, что на короткую долю секунды мне становится жалко его будить.
Правда, сочувствие живет во мне недолго и быстро сменяется вполне здоровым садизмом. Так что я приседаю на корточки рядом с другом, щелкаю пальцами у него над ухом и даже дергаю его за отросший вихор, но никакой реакции не получаю.