-- Радуйся, -- говорю я ему, -- твой господин живее всех живых.
Напомни-ка, как там тебя?
-- Остап, -- кивает мужчина. -- Запамятовал что ли, Гриш?
-- Я бы спросил, как дела с памятью у тебя, Остап, когда ты
проснешься в гробу, тебя откопают расхитители могил, а человек,
который должен был встретить тебя слезами радости, обольет тебя
святой мочой.
Возничий, прижав фуражку к сердцу, кланяется:
-- Прости дурака, Гриш, ей богу, прости! Я же сам, вот этими вот
руками, гроб с тобой внутри на могилу нес!
Посмотрев на свои руки, Остап вдруг шагает ко мне. На этот раз я
успеваю среагировать и выставляю ладонь.
-- Предупреждаю: я с мужчинами не обнимаюсь.
Извозчий растерянно отшатывается. Затем его пробирает на хохот.
Пригладив усы, он вздыхает:
-- Еще раз прости, Гриш. Никак не могу своим глазам поверить.
Это правда ты?
Я прищуриваюсь:
-- А ты, кстати, напомни, кто я и чем владею.
Остап чешет макушку:
-- Дык, Григорий Иваныч Гоголь ты. Патриарх рода. Скончался на
допросе у жандармов, похоронен неделю назад. Владел…
владеешь родовым поместьем под Петроградом, издательством
книжным, мной да Ласточкой моей.
-- Целый патриарх, значит, -- задумчиво киваю я.
В своем мире я аристократов терпеть не мог. Все потому, что
безмозглые фанатики Ордена кормились именно с их рук. Аристократы
вовсю пользовались этим и решали, на кого должна пасть святая кара.
Чаще всего на меня.
Ревнивые муженьки никак не могли смириться, что их жены во сне
шепчут имя Аластора Кроули.
Однако теперь, когда я сам стал голубых кровей, до меня вдруг
снизошло откровение.
Я деловито киваю:
-- Знаешь, Остап, а ведь привилегии, деньи и власть по праву
рождения -- это не так уж и несправедливо.
-- А то! -- хмыкает возничий. -- Ты, Гриш, как себя вообще
чувствуешь? Тебе, может, в больничку нужно?
Я вздыхаю и тут же морщусь:
-- Мне нужно в горячую ванну. От меня несет, как от дохлой
псины!
-- Понял! -- кивает Остап и спешит открыть передо мной
дверь.
Однако замирает на полпути.
-- Гриш, ты, кажется, что-то говорил про расхитителей
могил? -- возничий стискивает кулаки и шагает к сторожу.
-- Молю, не губите! -- вопит тот и падает ко мне в ноги. --
Клянусь, не знал, кого они раскапывать собираются! Знал бы --
костьми бы лег, но не дал!
Остапа это не убеждает. Он хватает сторожа за шкирку, но
останавливаю я его только, когда он замахивается для удара.