Рояль поет. Все быстрее.
Что, если сделаешь только хуже? Попадешь в себя или, что совсем
не годится, в кого-то из дворян? Одни цепенеют от шока, другие в
панике, третьих держат тени.
Рояль поет. Быстрее и быстрее.
Прыгая, точно на углях, охрана помогает выбраться своим хозяевам
из зала и уносится следом. Рояль провожает их визгом си пятой
октавы, а тени учтиво захлопывают двери.
Когда незванные гости наконец-то покидают мой особняк, я
захлопываю клавиатуру и разражаюсь смехом.
Признаться, я надеялся, что местные колдуны и ведьмы смогут меня
удивить. Но первобытное чувство страха перед тьмой победило. А
какая может идти речь о магии, когда у тебя трясутся поджилки,
кровь леденеет, а сердечко вот-вот остановится?
Хотя это вполне показывает ничтожный уровень местных колдунов.
Ведь избавиться от оков страха легче легкого. Достаточно, к
примеру, стать бессмертным!
Отдышавшись, я поднимаюсь из-за рояля и смахиваю слезинку:
-- Эта пугливая моль такая смешная.
-- Не знаю, чего вы добиваетесь, прикрываясь именем моего
пасынка, но это не сойдет вам с рук!
Я ухмыляюсь. Если не знаешь, кто это говорит, то
наверняка обманешься праведным гневом, которым переполнен
голос.
Темное облегающее платье с высоким разрезом. Аппетитные бедра.
Глубокий вырез магнитом притягивает взгляд к груди, которая даже на
размер больше, чем у ее дочери.
Впрочем, если не знаешь наверняка, то легко примешь эту жгучую
брюнетку за старшую сестру Анны Гоголь, а не за Маргариту
Михайловну, ее мать и мачеху почившего Григория.
-- Наши слуги уже вызвали жандармов! -- заявляет Анна. -- Через
пять минут здесь будет целый отряд одаренных, и тогда…
Когда я поворачиваюсь, она замолкает. Две красивые женские
мордашки вытягиваются от удивления. Остап, изрядно побледневший за
время нашей маленькой потехи, подскакивает к вдове и ее дочери.
Маргарита пошатывается, и возничий как раз успевает ее
поддержать.
-- Это Григорий Иванович! Он жив, Маргарита Михайловна, жив! Что
это, если не божье чудо?
Мое лицо невольно кривится. Знал бы Остапка, насколько он
прав…
Маргарита словно не замечает возничего. Она делает навстречу мне
робкий шаг.
-- Гриша? Ты… это правда ты?
Я бы сказал, что начинаю сомневаться. Но вместо этого подхожу к
красавицам и покорно киваю:
-- Ожил, каюсь.
Я развожу руки и невинно хлопаю глазами: