– Мадам…
– Я благодарна вам за сегодняшнюю помощь, милорд, – оборвала
она резко, держа спину ровно и гордо, а тон и взгляд сквозил лютым
холодом. – И прошу прощения за доставленные неудобства и помню, как
вы их не любите. Обещаю впредь стараться вести себя тихо, чтобы не
докучать вам. На этом прошу меня извинить. Думаю, карета будет
вот-вот готова, – учтиво поклонилась она, не удостоив мужчину даже
взглядом, а затем просто молча ушла.
И у мужчины не нашлось сил и смелости последовать за ней.
Откуда-то появилась мысль, что она не позволит ему такой
наглости.
– Жак, – позвал герцог, прекрасно зная, что преданный
помощник находится неподалеку, чтобы всегда прийти на
помощь.
– Я здесь, лорд Сиэль, – бесшумно объявился секретарь из-за
угла. Эта черта сливаться с окружающей обстановкой и не привлекать
к себе внимание не раз и не два сильно выручала герцога. Благодаря
этой способности не выделяться, Жак был ценным источником
информации, слыша то, что не должно было быть услышанным.
– Что успел выяснить? – хрипло произнес герцог, все еще
смотря в сторону, где скрылась его супруга, что ни разу даже не
обернувшись.
– Информации мало. Прислуга отмалчивается и явно
недоговаривает. Я не смог найти открытых доказательств, но это и
то, что я услышал сегодня во время ссоры с личной горничной Ее
светлости, косвенно указывает, что травля имела место быть. Не
знаю, каких масштабов, но это предстоит выяснить.
– Говоришь, прислуга замалчивала издевательства над моей
женой? В моем доме? – очень холодно и вкрадчиво переспросил герцог,
скосив взгляд на секретаря, на котором также не было лица. Они оба
знали, что это значило, и говорить подобное вслух для Жака было
мучительно. Но он не посмел открыто соврать своему другу и
господину, признавая прискорбную и постыдную правду о дорогом члене
своей семьи.
– Подобное можно было скрыть лишь при условии
покровительства. Травлю умело скрывали и намеренно не доносили до
Его Светлости.
– Няня не могла не знать, что творится среди прислуги… И
мама тоже. Госпожа Клара бы не стала действовать без разрешения
своей госпожи, – вспомнил герцог тот редкий случай, когда супруга
обрашалась к нему с просьбой. Он даже толком не помнил, о чем была
речь, но не сомневался, что по вопросам поместья наверняка отправил
ее либо к главной горничной, либо к матушке. Учитывая, что обе эти
женщины могли быть не просто причастны, но и изначальной причиной
травли, нет ничего удивительного в резкости герцогине, стоило его
спросить о причине молчания. У нее действительно не было никого,
кто мог бы ее защитить или вступиться все эти три года. Стоит ли
удивляться тому, что этому невинному и кроткому ребенку, на котором
он женился, пришлось отрастить клыки для выживания?