- Ну, не думаю, что вам это грозит, все равно, - продолжил он и взял меня за плечо. – Но, если курс психокоррекции назначат – пройти надо обязательно.
Мы вышли с Нагорным на улицу, к лазурному весеннему небу, расчерченному белыми колоннами этого самого «храма правосудия». Вид был просто античный.
Нас, конечно, обступили журналисты.
- Александр Анатольевич, если Кривина признают невиновным, вы перед ним извинитесь?
- Да, конечно. Хотя у меня тоже было добросовестное убеждение, что он лгал умышленно.
- Теперь его нет?
- Теперь я сомневаюсь.
Я стоял рядом с Нагорным этакой сумрачной тенью.
- Вы собираетесь подавать апелляцию, мсье Вальдо? – спросили меня.
- Пока не знаю, я подумаю, - сказал я.
- Артур, вообще-то все правильно, - шепнул мне Нагорный, когда мы вышли из их плотной толпы и спускались по лестнице. – Со стороны очень некрасиво смотрелось. Все мы в детстве дрались до крови за правду и справедливость, но теперь мы выросли, и у нас другие методы и другой язык. Кривин – возможно, гад, но, представьте себе, что будет, если я начну бить своих подопечных? До чего мы докатимся? А иногда очень хочется.
- Я с Леонидом Аркадьевичем посоветуюсь, - сказал я.
- Не думаю, что он скажет что-то другое.
- А потом можно подать апелляцию? После решения о сроке.
- После решения о сроке подать апелляцию можно только о сроке. Если хочешь оспорить виновность – подавать надо сейчас.
- И какие шансы на успех?
- Никаких. Ну, все очевидно. Кривин действительно мог не знать, что врет, поскольку верил в то, что говорил. Но вы Артур, давая пощечину, не могли же не знать, что это пощечина.
- И что мне теперь делать? Как это вообще происходит?
- Свяжутся, вызовут, все расскажут: и куда, и в какое время.
- Ох! – сказал я.
- Да не вздыхайте так тяжко. Не смертельно совершенно. У вас еще десять дней на апелляцию, так что гуляйте, наслаждайтесь жизнью.
- Тут уж, насладишься!
- Не трусьте, Артур. Бывает. Я сам туда не загремел по чистой случайности – Страдина убили. Причем в Закрытый Центр!
Я хотел было возразить что-то вроде «одно дело приговор от Страдина и совсем другое от Эриха Павловича», но меня ослепила вспышка света. В плечо словно врезался раскаленный нож.
Кто-то дернул меня вниз, я упал на белую плитку тротуара. И меня залила боль.
А потом тьма.