Но как я смогу объяснить, почему не
различила даже масти? Придётся соврать, что было слишком темно.
Хотя, ведь, правда уже сумерки наступили, а в лесу ещё и деревья
тень создают. Может, я потому никак не могу вспомнить ничего
толком?
— Яра! Котлеты! — возопила
бабушка.
Вздрогнув, я быстро-быстро стала
переворачивать уже начавшие чадить шматки фарша. Прикусив губу,
искоса посмотрела на хозяйку кухни — та гневно сдвинула брови и
била скалкой по ладони. Похоже, взбучку от отчима я получу даже не
двойную...
*
* *
— Вот как сейчас помню, — вещал
подвыпивший дед Яхим, — семьдесят шестой шёл, три года мы уже этих
мурадцев били — живых и мёртвых, — а они никак не кончались.
Настырные, сволочи, силов нет! Полки их эти, как их, орты, через
Малое морюшко-то переправлялись прямяхонько на диоклийские бережки.
Пролив они себе заграбастать хотели, чтоб единолично со всех
пошлину стрясать. Странные ребята, я вам скажу, вот наши все под
знамёнами идут, а эти казан тащат, будто ятаганами тебя
нашинковать, да сварить угрожают.
— Хорош заливать, дед, — дунул на
пенную шапку кузнец и пригубил из кружки.
— Не, пущай вещает, — возразил ему
шорник. — Интересно же послушать, как деды воевали. Ты, дедуль,
рассказывай, я тебе ещё пенного поставлю.
— Так вот, говорю, странные ребята.
Строй не держат, вопят, по следам своей конницы бегут, кто во что
горазд вытворяют, а как-то ж своего добиваются. Нас с братишками
тогда в полон взяли, клыкастые допрашивали, мозги вывоваричивали.
Ну, повезло мне, да, последним я в яме остался. Вытащили, по рукам
связали, да дожидаться у шатра своей очерёдности посадили...
Он промочил горло, покряхтел и
продолжил:
— Потом у них там чего-то произошло,
бегали, кричали на своём, не до меня караульным стало. Я по-тихому
верёвочку-то перетёр, да думаю, если враг отвлёкся и не следит за
тобой, надо действовать немедля, только тихо, чтоб поздно было,
когда хватятся. Ну, я и утёк, да сходу в нашу ставку. Братков,
правда, не спасли, зато языка взяли. Вот тут уж мы сами с ним
такого понаделали, вспомнишь — страх берёт. Отомстили, значит, за
братишек.
Рассказ старика я слушала краем уха,
гораздо больше внимания уделяя заполненным доверху кружкам и
стараясь не расплескать их.
В начале вечера всегда много еду
заказывают. Кто-то только с работы, в основном рыбаки, кто-то
специально сюда ужинать приходит. Но через пару часов из съестного
начинают одну закуску просить, зато спиртное течёт реками. Тогда
Либена делает вид, что притомилась — она же тонкая натура,
творческая, ей простительно. Анна не справляется, и меня отправляют
ей помогать.