Мы с Анной спим в одной комнате, на
чердаке.
Раньше это была наша с мамой
спальня. Ещё когда она просто работала у Войтеха Седлака. Потом она
перестала быть Руженовой и стала Седлаковой, а я осталась спать
здесь в одиночестве. Но не боялась, ведь мама всё равно была со
мной — просто ночевала теперь в спальне чуть пониже моей. Но когда
её не стало, я осталась совсем одна в чужой семье. Постоянно ревела
в подушку, темнота и скрип рассохшихся досок начали меня
пугать.
Анна сперва только приходила ко мне,
рассказывала убаюкивающие сказки, напевала песенки и гладила по
волосам, как мама. Мне не хотелось её отпускать, и она оставалась
на старой маминой кровати. Потом вовсе перебралась сюда, отдав
прежнюю опочивальню в полное распоряжение Либены.
Войдя на чердак, я поставила свечку
на латунное блюдце с ручкой. Пламя качнулось, потянуло едкой вонью
топлёного жира.
Закрыла окно на щеколду и развесила
чеснок по обеим его сторонам. Третью гирлянду набросила на шею.
Заглянула с подсвечником в платяной шкаф и под кровати. Разумеется,
никого не обнаружила. Всё, прямо сейчас я больше ничего сделать не
могу.
Ну, только доесть головку
чеснока.
Это заняло меня на сколько-то минут.
Я давилась, истекала слезами от жалости к себе, проклинала вампира,
свою глупость и всё-всё-всё.
Бросившись лицом в подушку, вовсе
начала рыдать.
Ну почему я не сдержалась, когда всё
вспомнила? Нужно было только не подавать виду, что узнала этого
кровопийцу и всё! Он не местный, наверняка здесь долго не
задержится. Нет, нужно было выдать себя с потрохами. И
теперь...
У меня кишки похолодели, потому что
я услышала, как открывается оконная рама.
Туша оленя ещё не остыла.
Развесистые рога, способные стать
достойным украшением стен охотничьего замка, сохрани я свои титулы
и место при дворе Вальдемара. Большие остекленевшие глаза. Ползущий
по ресницам комар. Вывалившийся язык. Шея запрокинута, жёсткая
шерсть пропиталась кровью. Раздвоенные копыта безвольно утонули в
траве.
В довершение живописной картины не
хватало только пары-тройки волков, терзающих тушу, но загрызли
несчастного вовсе не лесные братья. Да, отпрыскам благородных
семейств негоже вгрызаться зубами в глотку добычи, если та не
способна кричать человечьим голосом, но что поделать? Распрощавшись
со светской жизнью, трудно отказать себе в маленьких плебейских
радостях.