Пришла.
А впереди и впрямь за́мок высится на фоне гор — чернее чёрного. Вокруг лес голыми ветвями корячится, а над самой высокой башней вороньё кружится. От этого вида даже го́ры показались синими, спокойными, безопасными по сравнению с Кощеевым домом, а поле, раскинувшееся от ног — пушистым одеялом. Разве что иней на травинках всё смелее оседал, и вдали уж белым всё казалось, подгоняя с мороза куда-нибудь под крышу. А всё равно не хотелось идти — страшно.
Вздохнула Василиса, зябко поёжилась, проводив взглядом заиндевелое белое облачко, что из груди вырвалось, да и пошла вперёд. Ночь уж скоро, а в темноте как найти, ко́ли не видно ничего? Так и отправилась, с опаской смотря на гаснущий закат, что ещё подсвечивал ды́мку у гор, давая видеть замок.
Шла долго, пока заря совсем не потухла. Чёрные стены всё сильнее нависали, серебрясь по углам морозными искорками. В окнах то мелькал приветливый свет, то зелёное могильное зарево мерцало — цветом, как огоньки болотные. А башенок с острыми шпилями сколько! В каждую по мавке посадить — все горы бы пели!
Тропу, что расширилась к за́мку, окружили деревья, поймали первые звёзды в сеть ветвей, а понизу пополз болотный туман, что ноги закрывает и не даёт смотреть, куда ступаешь.
И вдруг — фонарь справа! Полыхнул изумрудом и затеплился, будто гнилушка, да не тускло, а так, что и туман подхватил, разнося сияние клуба́ми. Василиса повернулась к нему и увидела человеческий череп на жерди, а из его глазниц колдовской свет. Едва отшатнулась влево — и там такой же вспыхнул. А после впереди ещё и ещё, поднимаясь по петляющей меж корней дороге, и так до самого крыльца.
Вороньё забеспокоилось, закаркало, заметалось, хлопая крыльями. И колдовской могильный свет ещё ярче загорелся в ближнем окне.
— Заметил, — дрожащим голосом выдохнула царевна, понимая, что всё — нет пути назад.
И, сцепив зубы и взяв в пальцы Яго́вский платочек с тесьмой по краю, скорым шагом направилась к крыльцу. Не дрогнет рука, не собьётся. В своём праве Василиса пришла, и не даст никому её право отобрать.
Споткнулась на ступени крыльца, поправила полушубок, отбросила выбившийся локон с лица, заправила под косынку. Занесла кулак, лишь на секунду зажмурилась, чувствуя, как по ледяным щекам течёт обжигающее из глаз, и стукнула, что аж костяшки заныли.