Когда Василису отпарили молчаливые бабы, одна из которых всё время вбок голову отворотить норовила, а другая живот придерживала, девушка уж думала, что не дойдёт назад — так разморило. Умаялась после длинного пути и всего пережитого. Но пришлось собраться с духом и отправиться к Кощеевой матушке, что поджидала в горнице, где постелили для гостьи, а заодно и ужин поздний накрыли.
— Я-то, Васили́сушка, уж не той силы уже, — грустно улыбаясь, пожаловалась старушка, кивая на стол. — Стряпать-то могу, да всё ж лучше у них получается-то. Камила разве что радовать пирожками пытаюсь, чтоб совсем не захолодел, но всё реже с годами получается.
Гостья, что облачилась в хозяйскую чистую рубашку до пят, тем временем расчёсывала короткие бабьи волосы и молчала, не зная, что ответить на такое, чтоб не обидеть. Как про возраст тут не спросишь, а всё равно получится, что старухой обозвала. Да собеседница словно мысли её читала и продолжила сама:
— Мне, красавица, лет уж больше по три раза, сколько отведено было. Я-то живая сама пока, да на Калиновом мосту стояла. Не смог Камил отпустить меня, не дал на ту сторону ступить и назад вернул. Вот с тех пор я уж почти век здесь, с ним. Слежу, чтоб чернокрылый мой совсем облик человечий не потерял, а то как ему одному среди беспоко́йников этих?
— Беспоко́йников?! — воскликнула царевна и аж гребень уронила.
— А ты ж чего думала, а, красавица? — усмехнулась старушка. — Живых тут и нет почти. Я, да ты, да сынок мой. А беспоко́йники с той стороны идут, вот Кощей и даёт им выбор: служить аль назад возвращаться. Те, кто назад возвращаться не хочет, у нас остаются и службу служат, поку́да время не придёт смириться.
— Так то и впрямь зало́жные были?! — сглотнула Василиса, сжав гребень так, что зелёная рука аж побелела, а трещинки на заветренных запястьях вновь закровоточили.
— И зало́жные есть, куда ж без них? — закивала матушка. — И упыри, и вурдалаки, и даже иго́шенька есть у нас. Так что, ежели плач услышишь, не подходи, пусть плачет. Шалит он так, тешится, нравится ему.
— Иго́шенька? — похолоде́ла девушка. — Это чей же?
— Дак знамо чей, — пожала плечами старушка и принялась рассказывать: — Давно это было, полвека уж как. Приблудилась к нам как-то девка на сносях. Говорит, мол, погнали меня восвояси, идти некуда, жить не на что, родня знать не хочет. А отец ребёнка — не супруг ей, а разбойник. Без свадьбы взял её, а после уехал не оборачиваясь. Плакала, жалилась, да некрасивая она была. Камил меня тогда не послушал, дал приют ей. Да и я-то — ну куда? Пусть и не красавица, да как с таким-то животом на мороз выгнать? И у меня сердце не железное…