А Филарет один в своей келейке
Холодной, полутемной и сырой,
В потертой рясе, в старенькой скуфейке
Метался от одной стены к другой,
И вместе с ним метался свет лампадки —
То замирал, то вновь пускался в пляс.
Теперь он знал, каким бывает шатким
Благополучье. Уж в который раз
пытался он сыскать беды начало.
Был молод, смел, был к подвигам готов,
Учен, но глуп, молился Богу мало,
Не опасался хитростей врагов.
Был и народу, и царю угоден,
Надеялся судьбу держать в узде!
Но как удержишь, если за поводья
Её не сам ты водишь, а злодей.
– И вот я где! Враги мои, смотрите, —
Развел он руки, – это Сийский скит,
Сам я – монах, чернец, а мой мучитель, —
Он сжал виски, – гонитель мой царит!
Но разве не должны мы были вместе
Делить с ним власть? Да он мне клялся в том!
Он обещал! А сам опутал лестью…
И я поверил! О, я был глупцом!
Он встал к стене, уперся в брус затылком,
Подумал: – «где-то так же вот жена
Монашествует в Заонежье, в ссылке…
Ну, ладно я! Ее-то, в чем вина?!
В чем дети пред Борисом виноваты?
Их-то за что всех в Белозерский скит
Сослал злодей?! Но близок час расплаты,
За всех за них Отрепьев отомстит!
Все в скорости должно перемениться…
Ужо дождусь!» – монах взглянул на свет:
– Темнеет, солнце рано здесь садится, —
И к образам склонился Филарет.
Лились слова в холодный сумрак кельи
И слышалось: – «…храни их, не покинь,
Дай силы мне…, – и, распрямив колени,
Трехкратное: – Аминь. Аминь. Аминь».