Насчёт любви – оно, пожалуй, правда.
Не скажем, правда, в античном смысле или нет – свечку не держали.
Но Комбалетта с упорством вливала в болеющего дядюшку бульоны
(возможно, даже с шампиньонами). А кардинал ей в ответ дарил кучу
разных разностей, а как-то раз задарил целое герцогство – а что,
пусть будет, не жалко. Да и в свои последние минуты Ришелье
буквально назвал племянницу тем, кого он любил больше всего на
свете.
А она после его смерти так и не вышла
замуж, занималась благотворительностью, финансировала науку,
больницы и прочее всякое. И дожила аж до семидесяти. И кто там
знает, что у неё было в медальонах.
Говорили, кстати, что у кардинала от
госпожи д`Эгильон то ли четверо, то ли двое детей. А мы вот можем
предположить, что иногда даже хитрым политикам нужно кого-то
любить. Не по-античному, а по-человечески. И доверять хоть кому-то,
кто предан тебе беззаветно.
Потому что есть ещё отец Жозеф, но от
него цветов в декольте не дождёшься.
«Бойтесь!» – хохотала Испания и
рожала тысячи упоротых фанатиков.
«Щас», – сказала Франция,
поднатужилась и выдала одного Франсуа Леклера дю Трамбле.
Если посмотреть издали, то отец Жозеф
в зародыше – это немного Ришелье: тоже знатный, учился в той же
Академии, пошёл по духовному пути, весь такой патриот и неразборчив
в методах. Если же приглядеться, выяснится, что всё хуже. Отец
Жозеф – был ИДЕЙНЫМ. Причём, что называется, с малых лет.
Когда ему было четыре года,
собравшиеся гости попросили мальчика почитать стишочек. Мальчик
влез на табуреточку и забабахал рассказ о Страстях Христовых – со
слезами, экстазом и экзальтацией, отчего гости, ожидавшие
что-нибудь про зайчиков или лисичек, дружно окосели.
В четырнадцать лет Франсуа настигла
первая любовь. Отчего он чуть не сбежал прямо из поместья в
монастырь – потому что ну их, искушения. Духовное дарование
остановил только слуга, который заметил, что дело это зряшное: всё
равно ж поймают, чтой-то вы дурью маетесь, молодой господин.
Молодой господин призадумался и с аргументами согласился. Потому
благополучно отучился, попутешествовал по европам, изумляя там всех
своей учёностью и красноречием. Успел даже немного повоевать,
произвёл фурор при королевском дворе и вот тогда-то решил – всё,
можно, и заявил: “Матушка, я тут решил стать монахом!”