Проходя мимо высокого окна, такого кристально чистого, несмотря на ненастную погоду в течение последней недели, я вспомнила тот день, когда увидела Казимира впервые.
Я тогда безбожно опоздала на занятия, потому что меня толкнули, а из плохо застегнутой сумки, слетевшей с плеча на пол, рассыпались все мои карандаши, уголь, пастели, и мне пришлось собирать их руками, пачкаясь, торопливо, нервно, роняя и снова подбирая. Шельмов не стал на меня кричать или стыдить за опоздание. Он спокойнм низким голосом попросил занять своё место за холстом, а после намочил небольшое полотенчико из тех, что лежали стопкой в углу на столе, подошёл и протянул его мне. Когда наши пальцы всего на миг соприкоснулись друг с другом, я впервые посмотрела в его глаза. Глаза, которые могли бы принадлежать одновременно и ангелу, и демону. Влюбилась ли я именно тогда? Не знаю.
Когда Шельмов успел запасть в мою израненную душу? Я также затрудняюсь ответить на этот вопрос. Но именно с тех пор живопись стала одним из моих любимых предметов. Казимир Алексеевич всегда вёл интересно, увлечённо, с азартом рассказывал о приёмах, техниках, истории живописи. Да, на больших лекциях, которые у нас проводились раз в неделю, он был более сдержан. Но вот в маленькой студии, среди холстов, в царстве красок, запаха масла и растворителя, среди росчерков угля и ярких мазков акварели всё было совершенно иначе.
И вот сейчас мне предстояло снова войти в эту студию. Ноги дрожали, пальцы нервно дёргались. Застыв перед дверью, я боялась пошевелиться. Что сказать? Или не говорить ничего? А может лучше принять радикальное решение? Забрать документы и перепоступить куда-нибудь... Сделать то, что я умела лучше всего на свете: бежать и прятаться.
— Если ты собираешься зайти, то заходи, — не знаю, как я не заорала, когда прямо возле моего уха раздался голос того, о ком я только что думала. — И поверь мне, сбегать я тебе настоятельно не рекомендую.
Казимир Алексеевич позволил мне самой открыть дверь и первой войти в кабинет-студию, тем самым делая мне скидку на то, что я не опоздала, а пришла всё-таки до появления преподавателя. Очень благородно с его стороны, конечно.
Аромат его парфюма, что мне иногда грезился даже наяву, укутал меня словно большой пушистый шарф. На мгновение стало тепло и уютно, будто тогда — всего пару дней назад, когда я сидела в кресле, смотрела за окно и пила крепкий чай из большой белой кружки.