- Люди? – рассмеялась я. – Так сами коммунисты ее и скинули,
захотели жить как буржуи за границей! Владеть заводами, газетами и
пароходами. Объявили, что государственная собственность снова
станет частной. Обещали, что каждый работник государственного
предприятия получит акции, станет совладельцем, а на деле
единоличными собственниками оказались бывшие партийные и
комсомольские вожаки. Ну, как-то так…Это у вас Сталин скоро прижмет
слишком зарвавшихся чиновников, начнет расстреливать, не пачками,
конечно, но все же. Вот, Кабакова вашего, например, в 1937 году
расстреляют. Как контрреволюционера, конечно, но на деле за
коррупцию и кумовство, я думаю. Да и слишком много власти себе
взял. Товарищ Сталин не любит независимых от него
руководителей.
- Ивана Дмитриевича расстреляют? – Ощепков аж с лица спал. - Да
что ты такое говоришь, как такое возможно?
- Ой, да кучу народа по стране расстреляют. Бухарина, Зиновьева,
Каменева, Томского, Рыкова, Енукидзе, потом примутся за
Тухачевского, Уборевича. Серго Орджоникидзе застрелиться. Кого не
постреляют, так в лагеря сошлют!
Я, конечно, не помнила всех репрессированных, которые сейчас
стояли на вершине политической пирамиды, но когда читала советские
газеты и натыкалась на те или иные фамилии, в голове словно щелкало
– ага, вот об этом история дальше умалчивает, этого точно уберут, и
вот этого. Видимо, в памяти сохранились имена основных
«пострадавших от тирана Сталина», которые мелькали в желтой прессе
конца 1980-х начала 1990-х.
- Да как же так, как?! – в отчаянии схватился за голову Иван. -
Даша! Ты понимаешь, что никому не должна об этом говорить!
Понимаешь! Даже мне не стоило об этом говорить!
- Да понимаю я. Только тебе я об этом говорить буду! Ты меня
убил? Убил! Считай, что такое у тебя наказание. Будешь жить и
знать, что светлое будущего никогда не наступит!
- Это очень жестокое наказание, - глядя мне в глаза, серьезно
произнес Ощепков.
- Ладно, все не буду рассказывать. Так и быть, - выдержав
взгляд, ответила я и подумала, что про Великую отечественную уж
точно не расскажу. Пока не расскажу.
- Хорошо, давай про другое поговорим, - согласилась я и поведала
о жизни и переменах в детдоме. О комиссии, новом заведующем,
порядках, враче, который у нас тут почти неделю жил и страшно
ругался на такую нагрузку.