Училась она отлично, учителя ее
обожали, чего не скажешь о наших потускневших примадоннах, ну и,
разумеется, обо мне. А ребята просто посходили с ума.
Первым рехнулся Кочетков. Дело в том,
что вскоре Вику посадили за одну парту с этим чахлым, действительно
кочетообразным типом, и с тех пор Вика считала и место, и наверняка
Кочеткова своей собственностью — каприз такой нашел на королеву,
хочу, и все тут! После долгих лет одиночества судьба наградила
этого тихоню с крючковатым носом и рябым узким лицом слишком щедро.
Дурачок вообразил, что это знак свыше, и с тех пор стал чуть ли не
ежедневно менять рубашки, мыл голову хвойным шампунем так усердно,
что волосы полезли, и пропитался неизвестным наикрепчайшим
одеколоном, как деревенский мужик махоркой. Вика
покровительствовала ему демонстративно и заставила с этим считаться
остальных. Кочетков смотрел на свою хозяйку с обожанием, которое
вызывало у меня тошноту. Не сомневаюсь, что он сделал бы любой
дурной поступок, если бы она приказала. Иногда Вика позволяла ему
нести свой портфель из школы, и надо было видеть этого шута
горохового в полном блеске славы; как он светился и млел от тихого
счастья, вышагивая рядом с госпожой. С каким удовольствием я бы
надрал ему красные уши в эти минуты!
Вторым пал Серега Пушкин — наш
записной ловелас. Одержимый то ли страстью, то ли тщеславием, он
быстренько похоронил свой старый, проверенный роман с Ловасовой, да
так и остался вдовцом.
Вика не отвергла его, она вообще
никого не отвергала: хочешь поухаживать — пожалуйста! Купи билеты,
своди в кино или в театр, пригласи на вечеринку, пройдись, если уж
совсем невмоготу, под ручку на глазах у всех пацанов по улице,
пришли цветов, назови друзьям своею (что Пушкин и поспешил
сделать)... Пушкин оттянулся по полной программе. Сначала он тоже
светился от счастья, как медный чайник, потом потускнел и
занервничал, потом стал мрачен и, наконец, начал дерзить всем
подряд, пока не нарвался на гопника Чеснокова, который бесхитростно
и простодушно начистил ему рыло. Страдал он ужасно. Учиться
перестал и вскоре побрился налысо. Бывали и другие смельчаки. Я
помню всех этих «ухажеров» — походит такой балбес с нею неделю-две
гоголем и вдруг — зачах. В чем дело, товарищ? Почему так тоскливо
смотришь на мир? Плохо тебе? Любовь не пошла на пользу?
Ай-я-яй!