— О, если бы я не был французом,
то я хотел бы стать англичанином.
— А если бы я не был
англичанином, то я все равно хотел бы быть англичанином.
Наступил май. Два дня страна
напивалась, демонстрируя солидарность с мировым пролетариатом.
Напился и я. Полбутылки сухого красного вина выделила после долгой
проповеди мне мать и две бутылки бормотухи я купил на сэкономленные
деньги.
Пили у Китыча. Собралась изрядная
компания, но к вечеру на ногах остались лишь испытанные бойцы: Кит,
Пашка, Юрик и я. Как всегда, нагрузившись, Кит стал воинственен и
горяч; Пашку потянуло на баб; Юрика на миротворческую деятельность,
ну а меня — на исповедь и философские беседы. Обняв ссутулившегося
Саньку Титова за плечи, я втолковывал ему разницу между
товариществом, дружбой и половым влечением, пока тот не выблевал на
белую скатерть целую миску мясного салата, обильно приправленного
33-м портвейном. Поднялся слабый переполох. Саньку потрепали за
пшеничные кудри, побили по спине и по бокам и оттащили в ванную
отлеживаться, а отрыгнутый салат прикрыли свеженькой «Комсомолкой»
с Лениным на всю первую страницу.
Вовка Константинов уже отбуянил и
рыдал прегорько в углу. Иногда он поднимал голову и обводил нас
мокрыми, красными глазами.
— Сволочи! — рычал он, тщетно пытаясь
привлечь к себе внимание. — Все вы сдохнете!
И, убедившись, что никто не
взволнован, не потрясен, не возмущен, падал головой в колени.
Яшка, оседлав стул, засунул в рот
соленый огурец и все пытался дудеть в него, как в трубу, то и дело
выплевывая его на пол. В конце концов ему навесили хороший
подзатыльник и он захрустел своим музыкальным инструментом,
разбрызгивая сок и семечки по щекам и подбородку.
Разгром в квартире был великий.
Кто-то уже спал, кто-то переключился на личную связь, передавая
сообщения исключительной важности в невидимый микрофон; кто-то,
погрузившись в нирвану, блаженно улыбался, общаясь с
космосом...
С болью смотрел Китыч на поле боя,
где полегла большая часть некогда славной дружины и наконец
затрубил сбор.
Под его знамена встали я, Пашка, Юрик
и Славка Нагибнев — паренек в нашем кругу новый, но подающий
надежды. Мы захватили с собой остатки питья и продовольствия и с
матюгами и песнями высыпали на улицу. Играл Пашка, а пел в
основном Китыч. Точнее, пел Китыч, а Пашка лишь пытался
аккомпанировать — с тем же успехом он мог бы переложить на музыку
рычание взбесившегося льва.