Словом, меня провожали на
свидание.
Вот уже четвертый раз, изменяя
привычным воскресным развлечениям, я встречался с одной девицей из
нашего класса по имени Мила — к огромному удовольствию своих
родителей и, по всей видимости, ее родителей тоже.
Автором нашего сногсшибательного
романа я до сих пор считаю незабвенную Нинель Семеновну Штыпель —
подругу матери и психотерапевта по профессии. Это была высоченная и
толстая еврейка с мохнатыми сросшимися бровями. Когда-то у нее был
муж, но вскоре он, что называется, объелся груш, а Нинель Семеновна
весь избыток своей нерастраченной страсти отдала на разрешение
сексуальных проблем подростков в Институте имени Бехтерева.
Мать боготворила Нинель Семеновну; я
невзлюбил ее с первой встречи и, как оказалось, не напрасно. Эта
ведьма уже давно подмечала за мной странности, о которых предки и
понятия бы не имели, а когда мне стукнуло шестнадцать, она заявила,
что я совсем плох. И цвет лица у меня был не тот, и ходил я как-то
сутулясь, но самое главное, у меня не было девчонки. В то время как
все мои нормальные сверстники просто изнывали от половых влечений,
я, видите ли, слонялся без дела, расточая понапрасну свое мужское
естество...
По Нинель Семеновне выходило, что я
должен был или влюбиться срочно, или лечиться...
Возможно, папан, с его здоровой
бюргерской натурой, и устоял бы, ведь сам любил повторять, что
втюрился в мать лишь после института, а до этого — будьте спокойны
— не любил никого, кроме своих родителей и бархатного пива. Но в
дело вмешалась мать, и все решилось.
Состоялся исторический семейный
разговор. Мать была в траурно-черном, в руках у нее был журнал
«Работница», которым она так и не воспользовалась; папан ежился и
улыбался какой-то очаровательно-стыдливой улыбкой себе в колени,
словно школьник, подсматривающий под партой неприличные картинки.
Мать начала издалека, обнаружив весьма основательные знания по
части размножения простейших организмов, но, забравшись вверх по
эволюционной лестнице еще на две-три ступени, вдруг почувствовала
себя дурно и едва не загремела вниз. Ей никак не удавалось приучить
себя к мысли, что они с папаном нашли меня вовсе не в капустной
кочерыжке на колхозном поле, и мне, наконец, стало совестно и
больно наблюдать ее страдания. Я спросил напрямик, чего от меня
хотят. Маман обрадовалась и заявила, что мне необходимо показаться
Нинель Семеновне. Я возразил, что скорее сдохну, чем покажусь этой
замшелой черепахе. Мой ответ вызвал такую бурю, словно я
торжественно отказывался от всех известных способов размножения.
Впору было сломаться, но я стоял насмерть, да и отец встал на мою
сторону. Сломалась мать. Правда, мне пришлось пообещать, что я не
буду больше противостоять природе и таки влюблюсь, блин, в
какую-нибудь... прости Господи. Папан был в восторге. Маман,
разумеется, всплакнула. Вообще выглядело все так, как будто я уже
нашел невесту и прошу благословения предков.