— Что вы делаете?
Черноногий удивленно на меня
посмотрел:
— Счищаю грязь.
— Но зачем?
— Это наказание.
И тут я почему-то понял, что
наказание преследует беднягу за нечистоплотность в ТОЙ жизни.
— Но неужели ты будешь делать это
вечно? — с ужасом спросил я.
— Нет, краска стирается: видишь, на
груди ее уже нет. Но как только это случается — она тут же красит
меня снова.
Она — это девица за столом. В
продолжение нашего разговора она недоброжелательно на меня смотрела
и вдруг раздраженно закричала:
— Ну проходи! Ну что надо? Ну что
надо?
И вдруг (а я был голый тоже)
обмакнула кисточку в одну из своих склянок и мазнула меня
крест-накрест. Я отскочил. На груди быстро засыхало какое-то
непахучее черное клеймо, стягивающее кожу. Я растерялся и
сказал:
— Но ведь я здесь временно.
Девица взглянула на меня с удивлением
и фыркнула:
— Ничего не могу поделать.
— Но неужели это навсегда?
— Если вы временно — сойдет через
двое суток. Проходите скорее, проходите!
Я поспешил уйти. Везде, покуда я шел
вдоль нескончаемого барьера, стояли люди. Одни из них бранились,
другие чем-то сосредоточенно занимались, третьи хныкали и плакали
навзрыд. Мне вдруг сделалось так тоскливо, что закружилась голова и
больно защемило сердце. И я заметил, что на меня начали обращать
внимание. Я хотел было спрятаться и — не мог. У одного стола меня,
наконец, остановили. За столом сидел молодой неприятный парень,
тоже грязный, в саже, и в сером костюме. Он остановил меня с
улыбкой:
— Экскурсант?
— Да, — я кивнул с замирающим сердцем
и искоса взглянул на голого мужчину, который прыгал на непрерывно
вращающемся барабане.
— Кто это? — я опасливо кивнул
головой.
— Алкоголик.
— А-а-а, — я съежился и хотел
уйти.
— Стой, — приказал парень. —
Алкоголик?
— Я экскурсант, — пробормотал я.
— Врешь! Петька! Танька! — вдруг
заорал он. К столу подбежала грязная девица и — черт. Черт
классической наружности: с рожками и свиным рылом. Он мерзко
улыбался, но, впрочем, смотрел на парня почтительно. На меня он
глянул с усмешкой. Парень улыбался все той же страшной, почти
дружелюбной улыбкой.
И вдруг я понял, что пропал.
Дернулся, но меня держали.
— Стоять! Алкоголик?
— Да, — почему-то признался я и
подобострастно закивал головой, точно в аду этот грех казался мне
не столь ужасным.
— А зачем пил?
— «Пил», — вдруг кольнуло меня. —
«Пил!» — И я не ответил.