— На юридический, — брякнул я.
Лейтенант подавил улыбку:
— Во-во, после такой практики в самый
раз. А пока сходи-ка, умойся. Слава, проводи.
— Спасибо, — пробормотал я. Мне вдруг
страстно захотелось сказать что-нибудь доброе этому человеку, но к
горлу опять подкатил ком — горький и едкий...
На улице я долго стоял, вдыхая полной
грудью свежий воздух, потом, отыскав скамейку, я упал на нее и
долго-долго, мучительно выворачивая внутренности, блевал,
всхлипывая и не вытирая слезы.
«В сущности!»
Андрей Бычков.
Страшная жара. Сахара. На желтом небе
висит солнце. Оно гудит тревожно и натужно, как перегруженный
трансформатор. Вязкий жгучий песок потрескивает от жара, и вообще
это не песок, а темно-оранжевая крупная соль. Я бреду, утопая в ней
по колено и обливаюсь потом в шерстяном колючем костюме. Позади,
отставая и спотыкаясь, в длинном черном пальто плетется Мила. Время
от времени она изнемождено падает на колени и восклицает зло и
надрывно:
— Ну где же твоя скамейка, ты
говорил, что будет скамейка!
Я хочу пить. За барханом, я знаю,
озеро и прохлада. Только бархан огромен. Я поднимаюсь все выше и
выше, я чувствую, что головой почти достиг неба и, наконец,
упираюсь в него. Небо тяжелое и сделано из резины. Оно давит мне на
плечи и колышется от моих судорожных толчков. Это конец. Дальше
пути нет. Мила настигает меня. В отчаянии я пытаюсь разорвать небо.
Солнце трясется, разбрызгивая искры, как во время короткого
замыкания, я упираюсь изо всех сил — треск, вспышка и — мрак...
Ад. Я попадаю в ад. Но я не умер,
просто я как будто экскурсант.
Длинное тусклое помещение. Сыро и
душно, как в бане. Кругом — народ и шумно, как на вокзале, возле
касс. Вдоль деревянных мокрых стен — длинные перила и через каждые
десять метров стоят столы. Дощатый пол скрипит под ногами, он
заляпан грязью и заплеван. Около столов толпятся люди. Возле
некоторых — много; возле других — мало. Все о чем-то говорят, вроде
бы по-русски, но я не понимаю ни слова...
Тогда я пошел вдоль ряда и
остановился возле первого стола. Я увидел корыто. Рядом стоял
странной наружности человек. Голый. У него были черные ноги,
туловище в черных полосах. Поставив одну ногу на корыто, он
пластмассовым скребком скоблил ее. Я спросил, что он делает... И
тогда же я увидел, что за столом сидит какая-то девица. Перед ней
лежала пухлая, большая тетрадь и стояли склянки с мутной жидкостью.
Она была... у нее лицо было все в саже, но тем не менее видно было,
что оно не безобразно, если не считать слишком больших губ. Одета
она была в серое грязное платье.