Потом я залез под душ и с полчаса
поливал тело то ледяной, то горячей водой, пока голова не перестала
пульсировать. Теперь я мог выпить чашку крепкого кофе и задуматься
над смыслом жизни.
Его не было. За окном сыпал мелкий,
редкий снег. Пожалуй, нет в природе большего соответствия душевному
унынию, чем редкий, мелкий снег, который падает на мокрую землю.
Это погода для самоубийц. Я сидел и тупо смотрел на снежинки. Конец
вчерашнего дня вспоминался смутно. Была ночь, была дальняя дорога к
дому. Возле парадного я умудрился даже почистить костюм и куртку.
Главное, что удалось незаметно пробраться в квартиру. Предки не
проснулись. Если бы маман увидела меня вчера... я поежился. Китыч,
Пашка, Юрик — где вы, что с вами? Дома ли вы, или в милиции? Биты
ли вы, или сами кого-то побили?
Я с трудом добрался до телефона и
набрал номер Китыча. Он снял трубку не скоро.
Голос его был ужасен. Мой, вероятно,
был не лучше. Мы поздоровались, а потом Китыч сказал, что он нашел
у себя в кармане чей-то зуб, и что у него ужасно болит рука, и что
он, кажется, кого-то стукнул вчера по голове. Потом он спросил, не
знаю ли я, где его кепка и почему у него на брюках огромная дыра. Я
сказал, что не знаю и что я вчера был в милиции. Китыч вяло
воскликнул: ох, ни хрена себе! и сообщил, что Пашка уже звонил
откуда-то: у него пропали часы, а Юрку Короваева покусала собака,
которую он хотел накормить сигаретами... Тогда я высказал
предположение, что дыру в брюках Китычу проела собака. Китыч
помолчал, потом произнес неуверенно: «Да, бл...» — и тяжело
вздохнул. Он сказал, что мать из-за этих брюк устроила ему утром
скандал, а я сказал, что пусть благодарит Бога, что собака не
откусила ему яйца. Китыч хрюкнул и стал, видимо, рассматривать свои
гениталии, потому что некоторое время его не слышно было в трубку,
а потом он сказал приглушенно: «Да нет, вроде все нормально...»
Потом он вспомнил, что Титка уснул во дворе на скамейке, а Вадик
нассал прямо на дверь соседа, а сосед увидел, и Вадик своей курткой
все подтирал... В общем мы так с ним поговорили, а потом на заднем
фоне я услышал женские крики, и Китыч сказал, что ему пора в путягу
и что вечером созвонимся...
Я вернулся на кухню подавленный и,
заварив крепкого чаю, уселся за стол размышлять. В школу идти,
мягко говоря, не хотелось. Одному сидеть в квартире тоже не
хотелось. В школе была Мила, моя нежная, ненасытная любовница. Как
она ждет меня! Как мы любим друг друга! Какой безумный секс был у
нас вчера!